– Да не буду я ничего решать! Это мой клуб, и так все и останется. И бумаг никаких я тебе, естественно, не привезла.
– А и не надо ничего, кроме твоего заявления в горспорткомитет о том, что ты отказываешься от места президента клуба.
– Даже не мечтай. – Марина запрокинула голову, чуть сжав пальцами переносицу и тихо охнув от боли.
– Дура-а-а! – простонал тихонько Бес, хватаясь за голову. – Какая же ты дура, Наковальня! Послушай…
– Пошел ты! – зло перебила она, не отнимая руки от кровоточащего носа. – За то, что ты сделал, Гришка, будешь в аду гореть. Ты продал брата, подумай об этом, когда протрезвеешь.
Он посмотрел на нее с ужасом, словно только сейчас догадался, что происходит, и оценил собственное участие в этих событиях. Потом перевел взгляд на Кадета:
– Отдай пацана… Я тебя богом прошу – верни ребенка, Кадет! Забери все, что хочешь, я ничего не пожалею – пацана только отдай! Смысл держать здесь еще и ребенка, если Наковальня – вот она? Зачем проблемы? Этот отморозок безголовый Жека все сделает, чтобы забрать, он ни перед чем не остановится, я-то знаю. Верни пацана, пусть хотя бы этому будет рад.
Кадет испытующе смотрел на Беса, что-то долго взвешивал, прикидывал, а потом изрек:
– Гришка, только потому, что ты просишь. Пусть Бармалей забирает щенка и везет его домой, а эта сучка останется здесь. Я научу ее думать, прежде чем сделать или сказать что-то. Ну и вопрос по клубу так и не решен.
И в этот момент Марине вдруг стало легче – если здесь не будет Егора, она справится. Она слышала, как в прихожей кто-то одевает Егорку, который ревет, не переставая, потом раздался голос Бармалея: «Тихо, пацанчик, сейчас к папке поедем», – и ей стало совсем спокойно – Егорка будет дома, с Женькой, который не отойдет от него ни на шаг.
Собственная судьба волновала во вторую очередь – ничего нового, скорее всего, Кадет не изобретет. Ну отмолотят пару раз, нос уже сломали, дальше что? Если Марина не вернется домой сегодня или завтра, Хохол устроит такое, что Кадету будет не до футбола – самому бы уцелеть. Так что…
Ох, как же сильно она ошиблась в своих прогнозах…
Всю следующую неделю Коваль провела в подвале, прицепленная наручником к какой-то трубе. Мимо каждую ночь проносились крысы величиной с кошку, и Марина все время боялась закрыть глаза, чтобы привлеченные запахом крови твари не сожрали ее заживо. «Интересно, Гриня специально таких лошадей развел?» – думала она всякий раз, едва завидев очередную крысу. Кочан, получивший полную свободу действий, отыгрался за удар в пах по полной программе. Маринино некогда красивое, строгое лицо уже не напоминало ничего, кроме детского пляжного мячика – такое же фиолетово-розовое и почти абсолютно круглое из-за отеков. Нос болел невыносимо, по нему еще пару раз прилетало. Каждый визит Кочана заканчивался одинаково – предложением написать заявление об отказе от должности президента. И каждый раз Марина посылала рыжего отморозка, не забыв упомянуть и его хозяина, в одно хорошо известное место. Словом, неделька выдалась из веселых…
Однажды к ней спустился Бес, абсолютно пьяный и расхристанный, сел на корточки рядом и зашептал:
– Коваль… прости, если можешь…
Она брезгливо поморщилась и не ответила – да и что она могла сказать? Что не сердится и получает удовольствие? А Гришка продолжал, обдавая ее водочным перегаром:
– Я не могу… не могу тебе помочь, понимаешь? Я и так пацана твоего вернул, больше ничего не могу сделать… Я слишком много должен Кадету, понимаешь?
– Оригинальный способ ты выбрал, чтобы вернуть этот долг! – усмехнулась Марина, чуть скривив разбитые губы.
Он вдруг качнулся к ней и обнял, прижав ее голову к груди, словно не замечая, что кровь из лопнувшей губы пачкает его бежевый халат.
– Прости меня…
Коваль попыталась освободиться от его дурацких объятий, у нее и так сильно болел левый бок, а Гришка стиснул так, что и дышать-то было тяжело.
– Да отпусти ты! У меня все болит, а ты со своей неземной любовью! Сигарету лучше дай – не могу уже!
Бес выпустил ее и полез в карман, достав оттуда пачку «Мальборо» и зажигалку. Марина закурила, отметив, как трясется свободная от наручника рука, затянулась дымом поглубже, с наслаждением прикрыв глаза, а потом вдруг вспомнила:
– Как Ветка?
– Плохо, – вздохнул Гришка, тоже закуривая. – Никак в себя не приходит, а доктора молчат…
В его голосе было неподдельное страдание, на глаза навернулись слезы, и она видела, что это не водка в нем плачет, это на самом деле переживания по поводу Ветки. Странно, у Марины почти не было к нему злости, хотя все основания иметь ее наличествовали. Только брезгливое удивление: вот тебе и «смотрящий» – нашелся старикан, заставивший Гришу Беса ползать на брюхе и сдавать своих. Но она прекрасно знала, что такое быть зависимым от кого-то, особенно если этот «кто-то» влиятельнее тебя. Рано или поздно все закончится…
И закончилось.
Вечером следующего дня не совсем трезвый Кочан, перемещая наручник с правой руки на левую, зазевался, и Коваль ухитрилась спрятать ключ, который этот идиот небрежно положил на трубу совсем недалеко от нее. Дождавшись, пока все стихнет в доме, Марина отомкнула «браслеты» и начала лихорадочно искать выход, что в темноте удалось с трудом. Ждать, что Кочан вместе с ключом подарит еще и незапертую дверь, было глупо, нужно искать какой-то способ выбраться отсюда, пока утро не наступило. Она шарила рукой по стене до тех пор, пока не наткнулась на небольшое окошко, настолько узкое, что даже решетки на нем не было. Зато было стекло, которое нужно как-то убрать, не привлекая внимания. Придется выждать момент – Марина слышала, что Бес уехал к Ветке в больницу и до сих пор не вернулся, значит, в момент, когда машина будет въезжать во двор, она сможет разбить стекло. Еще бы знать, когда вернется Гришка, и вернется ли сегодня вообще… Ждать пришлось долго, у Коваль слипались глаза, но она старалась не дать себе расслабиться, иначе упустит единственный шанс сбежать. Наконец во дворе послышалась возня, включили фонарь, висящий над воротами, что было совсем некстати, и Марина, подобрав обломок кирпича, дождалась, когда Гришкин «Крузер» въедет в ворота, и в этот самый момент ударила в стекло.
Она слышала, как орет Бес, матеря кого-то на чем свет стоит, – значит, опять напился… Аккуратно выбрав из рамы оставшиеся осколки, возблагодарила в душе Господа за свою худобу – будь Марина чуть потолще, и ее план накрылся бы, а так она без особых проблем выбралась на улицу, прижалась спиной к стене дома, прикидывая, как обойти ярко освещенное место.
Выходило, что никак – яркий фонарь освещал большую площадь, и добраться до ворот, минуя ее, было невозможно. Пришлось пойти на крайние меры, иначе не выбраться.
Подобрав большой осколок стекла, Коваль бегом направилась к сторожке у ворот. Взлетела по ступенькам, рванула дверь и, схватив за спортивную кофту обалдевшего и растерявшегося охранника, приставила к его горлу кусок стекла:
