Леди Саммертайм по привычке отметила торчащие из карманов шорт и джинсов бумажники, но сегодня у нее не было сил начинать охоту. Она мысленно представила упреки Силаса… но нет, в таком состоянии работать нельзя. Только музыка. Она ставила пластинку за пластинкой, преодолевая мучительную тошноту.
Пила воду стакан за стаканом, но лучше не становилось. В животе бурчало, как в стиральной машине с изношенными подшипниками. Холодный пот заливал глаза, вот-вот отклеятся накладные ресницы.
И в какой-то момент она поняла – больше не выдержит. В свои двадцать четыре года Лиза хорошо знала свое тело.
Дрожащими руками поставила самый длинный лот из альбома Beach Boys – Here Comes the Night, почти одиннадцать минут, и, стараясь не бежать, пошла к выходу.
В панике растолкала очередь в дамский туалет. Над раковиной склонилась совсем молодая девушка в белой блузке и с еще более белым лицом. Ее неудержимо рвало. Точно такие же звуки доносились из кабинок. Господи, что же они так напились… Блюют хором. Такого никогда не было.
Она с трудом удержала рвотный позыв.
– Простите, мне нужно срочно…
Она с таким же успехом могла обратиться к стенке. Словно всех поразила загадочная болезнь. Сальмонелла. Женщин начинало рвать прямо в очереди. Вскоре весь пол покрылся вонючими лужами.
Она побежала к выходу Первый же кустик, машина, за которой можно спрятаться… Нет, не успеть.
В глазах потемнело. Внезапно она увидела дверь с надписью VIP и рванула туда.
– Эй, куда? – крикнул кто-то за спиной.
Охранник, чтоб ему пусто было… Она влетела в комнату. За столом сидели какие-то люди в костюмах, но ей было все равно. Она приметила самое главное – корзину для бумаг. Согнулась над ней в три погибели и открыла рот.
Мерзко, стыдно, но какое облегчение… Просто открыть рот и дать выход всей этой дряни.
Beach Boys замолкли. Наступила тишина.
Черт знает что, подумала Леди Саммертайм. Непрофессионально.
А Лизе было все равно. Она подняла голову, посмотрела сквозь слезы на сидящих за столом и вновь склонилась над корзиной.
Юнас
Юнас проснулся ночью от странных звуков в соседнем домике. То ли хрюканье, то ли полузадушенные стоны. Он прислушался. Хлопнула дверь, и опять мучительные стоны вперемешку с кашлем.
В соседнем домике жил Мате. Что с ним – заболел?
Юнас попробовал заснуть. Повертелся в постели, но было слишком жарко. К тому же его разбирало любопытство.
Он встал и открыл дверь. Ни ветерка. Над проливом сияет узкий месяц.
– Мате? – полушепотом позвал он.
Спустился с крыльца и увидел старшего брата. Тот сидел на корточках в кустах между гостевыми домиками, голова бессильно, как у тряпичной куклы, упала на грудь. Похож на игрока команды, которая только что пропустила решающий гол. Странно – при виде Матса Юнас почувствовал себя сильным и здоровым.
– Что с тобой? Заболел?
Мате медленно поднял голову:
– Можешь принести водички, братишка? Из виллы?
Юнас побежал в кухню, нашел бутылку минеральной воды и вернулся к Матсу:
– Ты что, пива перепил?
Мате медленно покачал головой:
– Траву стриг в «Эландике»… не знаю, что это такое…
И побрел в свой домик. Лаже спасибо не сказал.
Как же! – подумал Юнас. Траву он стриг… наверняка налакался с приятелями.
Но это поклеп. Мате был совершенно трезв. Утром выяснилось, что заболели все. К завтраку вышли только служанка Паулина и Юнас.
Двери в спальни закрыты. На вилле полная тишина – в кои-то веки.
Дядя Кент появился в кухне чуть позже, Юнас уже жевал бутерброд с сыром.
Они уставились друг на друга. Юнаса подмывало спросить дядю, доволен ли тот, как он, Юнас, вел себя на допросе, но почему-то не решился. Полицейские исчезли и больше не появлялись. Значит, все обошлось?
– С добрым утром, – сказал Кент после долгой паузы.
Это «с добрым утром» прозвучало так тихо и жалобно, что Юнас сразу понял: дяде тоже нездоровится. Ровный загар только подчеркивал сероватую бледность лица.
Кент подошел к холодильнику достал бутылку грейпфрутов ого сока и поднял ее к свету, словно сомневался в содержимом. Потом все же сделал два небольших глотка.
Зазвонил телефон на стене. Кент взял трубку:
– Ла?
Он довольно долго слушал, не произнося ни слова.
– Ты шутишь. – устало сказал он под конец. – Шутишь, да?
На другом конце провода, очевидно, вновь последовал длинный монолог.
– О'кей. – Кент покачал головой. – У меня тоже что-то с кишечником… Прямо «месть Монтесумы»
[15] какая-то… надо искать людей. Кто-то же должен быть здоров, черт их всех подери!
Опять пауза.
– Хорошо, ищи всех, кого найдешь. Кто подменял, кто замещал… всех. У нас есть договор с ассенизационной фирмой? – Кент помолчал, потом вытер пот со лба. – Хорошо, сейчас приду.
Он вылил в раковину остатки сока.
– Ю-Ко, если тетя придет, скажи, что тут черт знает что творится. Весь «Эландик» блюет и дрищет Эпидемия. И персонал, и гости… все. Канализация забита. Я пошел разбираться, пусть позвонит мне на мобильник.
Юнас осторожно кивнул.
– Мате тоже болен. Его всю ночь рвало.
– Все больны. Все поголовно. А ты, Ю-Ко? Как ты себя чувствуешь? Ты не заболел?
Юнас покачал головой.
– Значит, заболеешь.
Он посмотрел на него так, будто это Юнас виноват в разразившейся эпидемии, пожал плечами и пошел к машине. Как-то вяло, не бодрым, спортивным шагом, как обычно.
Юнас намазал себе еще один бутерброд. Странно – все больны, а он нет. Он себя чувствовал прекрасно. Сейчас поест и пойдет к Кристоферу.
Завтра начинается новая рабочая неделя. Веранда закончена – отшлифована и пропитана китайским маслом, отчего доски казались прозрачными. Кент обещал заплатить. А потом он будет работать у тети Вероники. Там ни могильника, ни дяди Кента.
От этой мысли ему стало легче. Что-то не так было на вилле в это лето. Что-то похуже, чем этот всемирный понос.
Герлоф
«Ласточка» понемногу приобретала былые очертания. Долго и тщательно соскребали старую краску, заменили трухлявые доски обшивки, проконопатили, прошпаклевали, ошкурили, дважды проолифили. Лодка приятно пахла семечками. Лидере принес ведро нитрокраски («лучше не бывает», сказал он), и они с Ионом начали красить. Герлоф налил в чашку кофе из термоса.
