Гость встал и кивнул – как показалось Герлофу, с облегчением.
– Пойду тем же путем, что и пришел. Мимо старой мельницы, могильника… через альвар.
– Конечно, – улыбнулся Герлоф. – Надо же убедиться, что памятники древности в целости и сохранности.
Он сидел и смотрел гостю вслед, пока тот не скрылся из вида.
Возвращенец
Было уже довольно поздно. Он держал в руке номер островной газеты, купленной в киоске в «Эландике», – он покупал ее каждый лень, надо быть в курсе, что пишут о проблемах с питьевой водой. Но во вчерашней газете ему попалась маленькая заметка.
ГЕРЛОФ ДΟ СИХ ПОР СЛЫШИТ СТУК ИЗ МОГИЛЫ
И фотография – между надгробий стоит старик, опирается на палку. Марнесское кладбище. Решил поделиться старой загадочной историей с репортером.
Возвращенец ни за что не узнал бы того мальчика в этом старике, если бы не заметка. Сейчас ему казалось, что узнает. И он прекрасно помнил открытую могилу и этот резкий, настойчивый стук. Ему стало зябко, хотя вечер был очень теплым. Мертвые хватают живых.
Стук из гроба. Чертовщина.
После того дня он ни разу не был на кладбище в Марнесе. Семьдесят лет. Лаже на могиле сестры не был.
Вдруг ему стало очень одиноко. Пекка погиб, Балл погиб, Рита уехала. Жена умерла. Мобильника у него не было, поэтому пришлось дойти до единственного на весь берег телефона-автомата. В справочном бюро узнал телефон Герлофа Лавидссона.
Снял трубку и набрал номер.
Земля обетованная, ноябрь 1936
Опять зима. Выпал снег, но пока его мало, тут и там просвечивают черные острова размокшей, превратившейся в липкую грязь земли.
Арон присел на ящик и прислонился спиной к деревянной стене барака. Ночь выдалась ясной. Казалось, силуэты гигантских елей достают до мелких, ярких и бесконечно далеких звезд.
Полынина из лагеря убрали. В бараках говорят – допился до белочки. Тот вроде бы Владу покровительствовал, но он все равно чувствовал облегчение. У начальника лагеря были все причины от него избавиться. По пьянке дал зэку пистолет – тяжкое служебное преступление, – а тот на его глазах другого зэка пристрелил. Мог бы потихоньку спихнуть обратно в барак или вовсе убрать, но не сделал этого – почему?
Теперь начальник лагеря – старший лейтенант. Впрочем, уже не лейтенант – сразу после назначения Беридзе дали капитана.
Беридзе очень быстро приметил молодого охранника – в отличие от других, Влад не брал в рот спиртного и не курил. Ему доставались самые ответственные поручения.
Расстрелы в лагере случались не часто. Приговоры обычно приводили в исполнение в далекой Москве или в других городах. Но иногда в лагерь из Москвы приходили депеши – дескать, ознакомились подробнее с делом такого-то и такого-то и изменили срок на высшую меру наказания. В основном прореживали ряды троцкистов. Не зря их поселили в отдельный барак. И постепенно почти все расстрелы в лагере Беридзе стал поручать Владу. Эта работа не каждому по силам, но Влад относился к ней как к работе.
Во всем нужен профессионализм. Он очень быстро понял, что стрелять прямо в затылок, как предписывалось инструкцией, не самый лучший способ. Много крови, можно забрызгать гимнастерку. Лучше направить ствол не в затылок, а в шею и косо вверх. Тогда человек умирает мгновенно, и крови почти нет.
Похолодало, как всегда бывает ясной зимней ночью, Арон встал и медленно пошел вдоль барака.
Нет, возвращаться в барак для зэков ему вовсе не хотелось. Лежать, как в гробу, на нижней полке трехъярусных нар, стучать зубами от холода и хлебать по утрам быстро остывающую баланду.
Теперь у него теплая, хоть и старая, армейская шинель и керзачи – новенькие, с иголочки. К морозам обещали выдать валенки. И жратва совсем другая.
А работа… ну что ж, работа есть работа. И враги есть враги.
На ужин принесли щи из тушенки и котелок горячей картошки. Арон ел с аппетитом, но к положенной охранникам водке даже не прикоснулся – как всегда, отдал свою пайку другим. Это сделало его популярным, но за популярностью он всегда угадывал подозрительность – почему это не пьет? Наверняка шепчутся между собой – не стукач ли?..
На следующий день его вызвали к начальнику лагеря. Там было еще двое. Одного из них он знал – секретарь партячейки лагеря Григоренко. Другой – молодой, высокий, в тщательно отглаженной энкавэдэшной форме, с тонкими, даже красивыми чертами лица. Большая звезда на рукаве – майор НКВД. Сидит за столом и листает какие-то бумаги.
– Шевченко? – спрашивает Григоренко.
– Так точно, товарищ секретарь!
– Владимир… э-э-э… Николаевич?
– Так точно, товарищ секретарь.
– А почему «товарищ»? – Майор НКВД оторвался от бумаг и внимательно посмотрел на Арона. – Вы же, если я не ошибаюсь, осужденный?
– Так точно, гражданин начальник!
В животе начал расти ледяной ком. Наверное, узнали. Вытрясли из Полынина, как было дело.
– За что отбываете срок?
– Хлеб украл, товарищ майор. Голод был. Полбуханки. Сестра голодала.
Молодой майор перевернул страницу.
– Так… по статье «хищение социалистической собственности». Полбуханки хлеба… Капитан! – вдруг обратился он к Беридзе. – Что бы ты сделал, если бы у тебя сестра голодала?
Беридзе посмотрел на начальство красивыми, овальными, как маслины, глазами и поцокал языком. Арон ясно почувствовал, что капитан изо всех сил старается угадать правильный ответ.
– Я бы… я бы всю буханку взял, товарищ майор! Сестра голодает, это как мужчина может допустить? Я бы две взял!
Майор слегка улыбнулся и покачал головой:
– Много еще перегибщиков… вот уж воистину: заставь дурака богу молиться… Товарищ Сталин так и написал в «Правде» – «Головокружение от успехов».
Он резко захлопнул акт Арона… Нет, Владимира Николаевича Шевченко.
– Ну вот что, Влад… так тебя, кажется, кличут? – Он критически осмотрел потертую шинель, задержал взгляд на древней, кое-где обмотанной изолентой винтовке. Но ствол и затворная часть сияли ярким, грозным глянцем. – Много хорошего про тебя слышал. – Фамильярное «ты» почему-то сразу успокоило Арона. – Сомнения не грызут?
– Никогда, гражданин майор.
– Всегда на страже интересов родины? – Майор произнес эти слова с откровенно притворным энтузиазмом. – Хорошо работаешь… а как отдыхаешь? Спишь нормально?
– Без задних ног! – щегольнул Арон недавно услышанным русским выражением.
Офицер кивнул. Наступило молчание – никто не решался заполнить паузу.
– И как тебе здесь, на севере, товарищ Шевченко?
