Влад понял, что майор имеет на него какие-то виды, и решил сказать правду:
– Не особенно, гражданин начальник. Уж очень холодно.
Майор опять кивнул:
– Та-ак… можешь завязывать с этим «гражданин начальник». Считай себя досрочно освобожденным, а поражения в правах в приговоре нет. Мы все товарищи… И вот что я тебе скажу: народный комиссариат нуждается в людях. В настоящих солдатах, в людях с чистым сердцем и твердой рукой…. – Он почему-то поморщился и закончил фразу: – И непьющих к тому же.
– Ничего, кроме воды, не пью, граж… товарищ майор.
– Товарищ Шевченко… – Энкавэдэшник повернулся к Беридзе. – Лато, дашь ему рекомендацию в партию?
– Конечно. Такой работник… обязательно дам. Ему в партии самое место. Такой работник! – Беридзе даже прищелкнул языком.
– Моя будет вторая. Василь Тарасыч, – обратился он к Григоренко. – К завтрему подготовь партбилет. Мы тебя, Владимир Николаевич, принимаем в партию. Надеюсь, ты сознаешь, какая на тебя ложится ответственность.
Влад молча кивнул. Ему трудно было говорить.
– И вот еще что… ты знаешь, что такое черная работа!
– Вообще-то, знаю… – Тут Влад понял, что майор имеет в виду что-то еще, и поправился: – Никак нет, товарищ майор.
– Секретное задание в Ленинграде. Работа тяжелая, в основном ночная. Мы продолжаем борьбу с врагами. Борьбу за выживание нашей молодой Республики Советов.
Арон невольно выпрямился.
Ленинград! В Ленинграде есть порт, а оттуда идут корабли в Швецию.
Черная работа? После всех этих лет он знал, что чернее, чем здесь, в лагере, работы просто не бывает. Просто не может быть.
Герлоф
Субботний вечер. После дневной жары голова такая, будто он ее отсидел. Отдыхающие тоже как вареные. Немилосердное солнце выжигает всю энергию, и не только из людей. Из природы тоже. Трава желтеет прямо на глазах.
Он уже открыл дверь спальни, собрался ложиться, как вдруг задребезжал телефон. Кому это пришло в голову названивать в такой поздний час?
Внуки уже спят, трубку взять некому. Герлоф смалодушничал, выждал несколько мгновений – а вдруг кто-то еще не спит? – но не дождался и поплелся в прихожую.
– Лавидссон, – сказал он тихо.
Ему ответила тишина. Слуховой аппарат все еще сидел в ухе, так что не слышать он не мог.
– Алло?
Молчание.
И кто же это может быть? Ион? Ион не стал бы молчать. И дочери тоже.
У Герлофа мелькнула смутная догадка.
– Арон?
Опять никто не ответил. Теперь Герлоф почти не сомневался.
– Арон, – выговорил он тихо, но уверенно.
Еще несколько секунд молчания, и он услышал негромкий, слегка надтреснутый мужской голос:
– Значит, ты запомнил этот стук из гроба…
Во рту внезапно пересохло. Герлоф проглотил слюну. Голос стариковский, но твердый, как у маршала. Но с горечью… Как у отставного маршала, почему-то пришло ему в голову.
Он перевел дух:
– А то. И ты тоже помнишь.
– Помню.
Герлоф подождал, не скажет ли тот еще что-то, но не дождался и продолжил:
– Я тогда чуть в штаны не наложил, когда стоял на крышке. Ла и ты тоже. Или как?
Его собеседник все время делал паузы, будто соображал, как ответить.
– Это мне. Это мне Клосс стучал из гроба.
Герлоф чуть не выронил трубку:
– Тебе? Почему?
– Прогнать хотел.
– Почему это?
В трубке послышалось слабое жужжание, словно кто-то включил какой-то электроприбор, и что-то похожее на тихое лошадиное ржание.
Герлоф решил продолжить, хотя не был уверен, что Арон его слушает:
– На Эдварда Клосса обвалилась стена. И я все думал, сама эта стена обвалилась или кто-то ей помог…
Молчание.
– Болтали, что кто-то из братьев, то ли Сигфрид, то ли Гилберт, выбил распорки, на которых стена держалась. Может быть, вполне может быть – братья жили как кошка с собакой… а может, кто-то из рабочих решил отомстить.
Все то же жужжание.
– Я недавно узнал, что твой отчим… как его… Свен Фред работал на Клоссов… камни со старого могильника перетаскивал на бережок и строил новый курган. Но там что-то не сладилось… это правда или болтают?
– Курган обвалился. Братья Клосс дергали Свена без конца – быстрей, быстрей… а ты сам знаешь, как камни без раствора класть. Двадцать раз подогнать надо. Что-то не так положил, они и посыпались. Один ему на ногу. Так он и хромал всю жизнь.
– А Свен требовал, чтобы ему компенсировали потерю здоровья?
– Конечно, но от этих дождешься… Сказали, сам виноват. Надо соблюдать технику безопасности.
– А тебе тоже досталось, Арон? Знаешь, семьдесят лет прошло, а я помню – на лбу у тебя здоровенная царапина… Много лет прошло, а тот день помню, будто вчера это было. Не помнишь, что там было?
Арон Фред молчал.
– Да, много… семьдесят лет, – продолжил Герлоф. – Сейчас-то ты можешь рассказать?
В первый раз за все время голос прозвучал… не то чтобы взволнованно, но можно сказать, что и да. Взволнованно.
– Это когда стена сарая свалилась. Когда я под нее залез.
– Ты там тоже был?
– Был. Но стену не я свалил.
– Значит, Свен. Свен свалил на Клосса эту стену. А тебя послал вытащить у Эдварда бумажник. Так?
– Так. Эдвард должен был заплатить.
– Заплатить? За что?
– За искалеченную ногу… и за мою мать.
Герлоф лихорадочно соображал, что имеет в виду Арон.
– Он… он как-то обидел твою мать?
– Да… обидел. Он ее обидел.
Герлоф помолчал. Он уже и без того догадывался, кто был отцом Арона Фреда. Типичный случай – служанка беременеет от хозяина.
– Значит, Эдвард Клосс – твой отец? И твой, и твоей сестры? Греты?
– Все об этом знали. Но он отрицал.
Герлоф вздохнул:
– Я понимаю, что нежных чувств ты к нему не испытывал, Арон. Но внуки-то его при чем? Внуки Эдварда? Ты же понимаешь, что их-то вины нет.
Опять назойливо жужжащая пауза.
– Внуки отняли у меня хутор. Они забрали все, что у меня было.
Что на это скажешь?
– А ты отнял у них лайбу. И моряки задохнулись в трюме… Это-то зачем?
– Уголовники! – Герлофу почудилась в голосе неуверенность. Возможно, даже сожаление. – Кто бы знал, что они там? Их там не должно было быть, поэтому пришлось загнать их в трюм. Но баржа-то Клосса! К тому же там была куча денег. Денег Клоссов. Мы взяли деньги и утопили баржу.
