– Знаешь, Влад? – Трушкин мыл стену, но замер и повернулся к другу.
– Что?
– Знаешь, кто мы такие?
– Кто?
– Мы маленькие винтики огромного комбайна. Ты знаешь, что такое комбайн?
Влад молча качает головой.
– Потрясающая машина. Они сейчас уже появляются в колхозах. Прощай, серп! Прощай, коса! Я в прошлом году под Москвой видел один такой.
– И что она делает?
– Все! – заверяет его Трушкин и несколько раз проводит тряпкой по стене. – Эта машина делает все. Все, что могла бы сделать сотня… или даже две сотни крестьян. И никогда не устает.
Арон представил огромное человекоподобное чудище.
– А из чего она сделана, это твоя машина?
– Как из чего? Из чего машины делают? Железная. Стальные швеллеры, колеса там…
– И серпы? Как она жнет-то?
– Ножами. Там такой барабан с ножами, он вертится и подает урожай в бункер. Там у нее внутри бункер с молотилкой. Представляешь: запустил такую машину, зачерпнул зерна – и хоть сейчас хлеб пеки.
– Сначала смолоть надо, – буркнул Влад.
Ему не понравилось, что Трушкин знает что-то, о чем он и понятия не имел.
– Вот именно! Мы с тобой – только ножи в этом барабане. А управляет комбайном сам товарищ Сталин.
Сталин и есть главный мельник. Когда он перемелет все зерно, тогда и настанет время печь хлеб.
В конце июля Трушкина награждают путевкой в санаторий НКВД на Черном море. Заслужил – он и вправду неутомим. Но пока его работа ложится на Влада.
– На какое государство вы работаете?
– Какова ваша шпионская кличка?
– Кто вас завербовал?
Это, наверное, никогда не кончится. Не говоря о бесчисленном количестве бумаг.
Единственное утешение – что борьба с капиталистическим отребьем не может продолжаться вечно. Когда-нибудь настанет мир. И тогда он вернется на хутор на другом берегу Балтийского моря, к матери и сестре. Но только когда последний враг будет уничтожен.
Но до этого, кажется, еще далеко. В ночь на пятое августа в подвал приводят арестованного с мешком на голове. Влад не удивляется мешку: в Ленинграде ночи все еще очень светлые, и мешок надевают, чтобы прохожие или соседи случайно не опознали арестованного.
– Номер тридцать четыре девяносто восемь, – сообщает машинистка и заправляет в машинку лист бумаги.
Влад устал, но работа есть работа.
Он срывает мешок с головы арестованного и теряет дар речи.
Трушкин.
Андрей Трушкин, парень, которого он считал своим другом.
Андрей молчит. Из разбитой губы сочится кровь. Молчит и смотрит на Влада. Глаза совершенно пусты – в них нет ни страха, ни мольбы, ни ярости.
Арон отворачивается и смотрит на машинистку:
– Я не понимаю.
– Что вы не понимаете? – резко спрашивает машинистка. Она в звании лейтенанта, выше Влада по чину.
– Не понимаю, почему он здесь. Зачем мы должны…
– Подследственный номер тридцать четыре девяносто восемь вступал в контакты с родственниками осужденных. Писал им письма. На это имеет право только начальник тюрьмы. Если, конечно, посчитает нужным.
Влад поперхнулся, закашлялся и посмотрел Андрею в глаза. Тот знал, что его ждет, – мучительный и страшный путь к признанию своей вины.
– Что-то еще? – не глядя на машинистку, спрашивает Влад.
– Много чего… планировал переворот в органах. Создал шпионскую сеть, вербовал агентуру для иностранной разведки… Паучья сеть, одним словом. Думаю, сегодня мы узнаем много новых имен.
Арон кивнул. В ушах у него звенело. Ему было очень жалко Андрея.
– Вы ведь знакомы?
– Кто?
– Вы и арестованный? Вы же даже в рестораны вместе ходили, насколько мне известно. Друзья?
Арон… нет, не Арон, уже Влад качает головой:
– Это не так.
Он, внутренне сжавшись, ждет, что Андрей начнет возражать – ну как же, ты что, не помнишь?..
Но Трушкин молчит. Смотрит на него без упрека.
– Это не так, – повторяет Влад. – Мы никогда друзьями не были.
Вполне может быть, что подвал прослушивается.
– Ну что ж, – говорит Влад, заглушая в себе скулеж Арона. – Тогда начнем.
Нет, Андрей не прав. Мы не ножи в барабане комбайна. Мы жернова огромной мельницы, управляемой Великим мукомолом. Но мельница работает, только если дует ветер, а сейчас в стране поднялся такой ураган, что никто не остановит. Лаже Великий мукомол, мудрый товарищ Сталин.
Он косится на три ведра с ледяной водой в углу и резиновую дубинку.
– Ну что ж, – повторяет Влад. – Начнем допрос.
Юнас
Веранда – как новая, решил Юнас, полюбовавшись на свою работу. Лядя Кент будет доволен. С понедельника начнет работать у Вероники, но сначала пусть дядя с ним расплатится.
Деньги.
Он все откладывал этот разговор. Как-то неудобно с родственником. Но сейчас, ближе к вечеру, решился.
В большой комнате еле-еле светилось только одно окно.
Он отодвинул стеклянную дверь. Внутри было жарко, темно и душно. Вентиляторы работали на полную мощность, но толку от них было мало.
Странно – на полу валяется спортивная одежда вперемешку со счетами, сумка с клюшками для гольфа лежит у дверей.
Он прислушался – тишина, только еле-еле мерцает экран телевизора в дальнем углу. Юнас сразу вспомнил фильм «Полтергейст» – девочка сидит у пусто мерцающего экрана и слышит голоса. Там, в кино, алчные строители выстроили дом на старом кладбище, и дом кишит привидениями.
Призрак могильника] Он в панике потянулся к выключателю.
– Не надо. Не включай.
Дядя Кент. Все-таки лучше, чем призрак, тем более дядя Кент ему и нужен.
– Как дела, Ю-Ко?
– Хорошо… я закончил веранду.
– Молодец… подойди сюда.
Юнас медленно подошел поближе. Дядя Кент приподнялся в кресле и достал из заднего кармана шорт бумажник. На столе – ополовиненная бутылка виски.
Кент, улыбаясь, отсчитал несколько стокроновых ассигнаций. Штук, наверное, пятнадцать.
– Подойди же поближе!
Юнас подошел и взял деньги.
– Спасибо, – тихо сказал он.
– Заработал, – опять улыбнулся Кент и посмотрел на него долгим, слегка плавающим взглядом. – Скажи-ка, Ю-Ко… тебе здесь нравится?
