– Расслабься, Ваня, – насмешливо глядя на него, проговорила она. – Теперь ни тебе, ни твоей семье ничего не угрожает. И больше не смей идти против меня, уяснил? То, что ты испытал сегодня, всего лишь маленькое предупреждение. И лучше тебе не знать, что бывает, когда я сержусь.
Коваль встала, небрежно похлопала собеседника по щеке и пошла в приемную, бросив там секретарше:
– Водички шефу принеси, что-то душно у него в кабинете.
Данила открыл ей дверь и вышел следом и только в машине осмелился спросить:
– Все в порядке, Марина Викторовна?
– Да, Даня, все хорошо. Домой.
* * *
Завернув по дороге в «Стеклянный шар» и обеспечив себе удовольствие на весь вечер, Коваль расслабилась на заднем сиденье джипа и представила, как они с Хохлом проведут время перед камином, уложив спать Егорку. Но сперва – в душ, в душ, и долго стоять под водой, смывая с себя весь этот день, всю грязь, в которую пришлось окунуться. С возрастом все невыносимее становилось это противное, липкое ощущение, возникавшее всякий раз, когда приходилось делать что-то самой. «Я старею, – равнодушно думала она, затягиваясь сигаретным дымом. – Раньше меня это не угнетало, я просто не замечала того, что делаю, и того, как делаю. А теперь... Совесть, что ли?»
Когда «Лексус» плавно остановился во дворе, у дверки моментально оказался Женька, подхватил Марину на руки:
– Где так долго была?
Она болтала ногами в замшевых сапогах, обнимая крепкую шею любовника, и была совершенно счастлива.
– Сын где?
– С Геной дом строит, – ответил Хохол, прижимаясь лицом к ее щеке и вдыхая тонкий аромат духов. – Няня уехала уже, а они все играют. Генка сам увлекся, по-моему. Так что у тебя есть время сходить в душ...
Он внес Марину в дом, снял с нее сапоги и куртку. Она подчинялась, получая удовольствие от Женькиной заботы, от его внимания. Марина привыкла к его рукам, осторожно снимающим с нее одежду, к выражению его лица, когда он смотрел на нее, и в такие моменты любой из знавших Хохла близко поразился бы разительной перемене, происходившей с ним.
В детской полным ходом развернулось строительство. Маринин племянник подарил Егору огромный конструктор, и теперь мальчик вместе с охранником возводил высокую башню. Обернувшись на звук открывшейся двери, Егорка увидел мать и заголосил:
– Мамуя!
– Иди ко мне. – Марина присела на корточки, и сын мгновенно забрался к ней на руки, прижавшись всем тельцем и запуская ручки в прическу. На пол полетели шпильки, длинные Маринины волосы рассыпались по спине. – Все, управился? – Она пошлепала Егорку по спине, и тот рассмеялся.
Хохол наблюдал за ними с улыбкой, и лицо его светилось от нежности. Коваль встала и повернулась к нему:
– Ты чего?
– Да так, – протянул он. – Смотрю на вас и думаю: а ведь это твой сын, Маринка.
– Конечно. И никто, слышишь, – никто не посмеет в этом усомниться.
Коваль прижала к себе ребенка так, что тот недовольно закряхтел и стал вырываться. Марина опомнилась и поставила сын на пол:
– Ну, собирай машинки, купаться пора.
Пока Егорка вместе с Геной ликвидировали завалы в детской, Марина прошла к себе в спальню, сбросила вещи прямо на пол и вошла в душевую кабину. С ожесточением намыливая тело мочалкой, она хотела поскорее избавиться от воспоминаний о сегодняшних визитах.
«Ну почему, почему люди никак не хотят по-хорошему? Разве это так сложно? Просишь об услуге – значит, заведомо понимаешь, что она должна быть оплачена в срок! Значит, принимаешь условия этого негласного соглашения! Так к чему потом вот эти сложности? Ведь явно сидит сейчас этот ресторатор и пьет водку, чтобы снять стресс от близкого знакомства с моими ребятами! А заодно и убытки подсчитывает от разгрома бара. Ну, и что стоило ему сделать все правильно и избавить себя от подобного времяпрепровождения?»
Не найдя, как всегда, ответов на свои многочисленные вопросы, Коваль выключила воду и потянулась за полотенцем.
В спальне был Женька, держал в руках ее халат. Марина чуть улыбнулась, сунула руки в рукава. Хохол ни о чем не спросил, вообще не произнес ни слова – знал, что сейчас ее лучше не трогать, она где-то не здесь, а глубоко в себе, переживает то, что произошло сегодня. В таком состоянии обращаться к ней с разговорами было бесполезно, а порой и вредно: могла заорать или отвесить пощечину.
Он лег на кровать и принялся наблюдать, как Марина ходит по комнате, как отбрасывает назад черные пряди, как закрепляет заново собранный тяжелый узел длинными шпильками со стразами на концах. Для него не существовало ничего прекраснее этих мгновений – Коваль, спокойная, домашняя, без обычного блеска в прищуренных глазах, без зловещих ноток в голосе. Почти жена. Его женщина.
– Знаешь, о чем я думаю? – спросил он, не сводя с Марины влажно заблестевших глаз.
Она повернулась, опираясь спиной о комод, улыбнулась какой-то странной, несвойственной ей мягкой улыбкой:
– Знаю, родной. Ты всегда об этом думаешь. Но я никуда не собираюсь, сейчас выкупаю Егора и буду с тобой весь вечер.
Хохол только улыбнулся чуть грустно – разве можно загадывать при их жизни даже на час?
Так и случилось: Марина возилась с сыном в ванной, когда приехал Ворон. Ввалился в дом, решительно отодвинув с дороги Гену, сверкнул глазами в сторону развалившегося в кресле перед камином Хохла:
– Где Наковальня?
– Дома, – неспешно протянул Женька, щурясь недовольно: вот и рухнули мечты о тихом вечере.
– Чего сидишь?! Зови! – приказал незваный гость, сбрасывая на руки подоспевшего следом Кунгура пальто. Тот на лету поймал хозяйскую одежку и замер у стены, придав лицу непроницаемое выражение.
Хохол поднялся, оглядел усевшегося в кресло Ворона сверху вниз и пошел на второй этаж, в ванную, где весело хохотали над чем-то Марина и Егорка.
– Мариш... там Ворон приехал...
– Что ему надо? – удивленно спросила Коваль, садясь на край джакузи и вытирая тыльной стороной ладони лицо, покрытое каплями. – Егор, погоди... – Сын снова шлепнул по воде кулачками, взметнув фонтанчики брызг.
– Он не сказал, но морда недовольная. Ты иди, я сам тут... – Хохол подал полотенце, и Марина, на ходу вытирая руки, вышла из ванной.
Халат совершенно промок, нужно было сменить его на что-то более приличествующее моменту, и Коваль наскоро переоделась в джинсы и водолазку. Ворон недовольно скривился, когда она вошла в каминную:
– Что долго так?
– А ты торопишься куда-то? – Марина вздернула брови. – Тогда зачем ехал так поздно?
– А дела мои не терпят отлагательств. – Ворон подался вперед и зашипел: – Ты что творишь?! Что ты делаешь, а?! На меня поперла?
