– А что здесь-то, а не в «кабинете»? – «кабинетом» Маринины бойцы называли коттедж в «Роще», в котором обычно проводились такие мероприятия.
– Некогда было перевозкой заниматься. Да и рискованно, – объяснила Коваль, останавливаясь у открытых гаражных ворот.
Хохол за шиворот вытаскивал из ямы Кота, серого от ужаса. Он упирался, но справиться со здоровым Женькой ему и в добром-то здравии вряд ли удалось бы, а уж после трехдневного висения на вывернутых руках без еды и воды – и вовсе.
– Вилли, ворота прикрой. – Женька бросил Кота под ноги Марине, отряхнул джинсы. – Ну что, урод? Сам расколешься? – Это относилось уже к лежащему ничком охраннику.
Тот поднял разбитое лицо и пробормотал:
– Сука ты, Хохол! За бабу готов дружбу продать...
– Что продать? – удивился Женька, глядя на распластанного по полу Кота. – Это у меня с тобой, что ли, дружба была? Вот с Юркой, покойником, да, кентовались! А с тобой... да лучше всю жизнь баланду на киче жрать, чем с таким другом в ресторанах обедать! Падла... Расскажи лучше, за сколько Ашоту продался.
– Дорого... – Страх словно придал пленнику сил, а может, он понял, что все равно не выживет, а потому решил высказать все напоследок.
– Ну, хоть не продешевил, и то ладно, – согласно кивнул Женька. – Хоть знать будешь, за какие бабки тебя на ремни порезали. Только сначала все равно расскажешь, что вы там с Ашотом замутили.
– Не выйдет, – покачал головой Кот, садясь на цементном полу гаража и глядя на Марину с ненавистью. – Ни хрена у вас не выйдет...
– Ну, это мы посмотрим, – подал голос оскорбленный таким недоверием к его искусству Вилли.
– А хоть засмотрись, быдло морговское! – огрызнулся окончательно уже осмелевший от предчувствия скорой развязки охранник.
– Так, все, мне надоело! – Марина открыла дверку старого «Хаммера» и села внутрь. – Я даю тебе пять минут подумать – хочешь ты по-хорошему или нет.
– Можно подумать, ты кого-то оставила в живых! – скривился Кот и тут же получил ногой в лицо: Хохол никогда и никому не спускал подобного обращения на «ты» к Марине.
– Время пошло, – невозмутимо сообщила Коваль, доставая сигарету.
Хохол тоже закурил, отойдя к машине, а Вилли, не торопясь, распаковывал свое любимое «орудие труда» и улыбался какой-то детской улыбкой. И от этого несоответствия даже у Марины вдруг побежали мурашки – не дай Бог оказаться в руках у этого хладнокровного живодера с младенчески улыбающимся лицом... Она передернула плечами и поморщилась, стараясь отогнать от себя дурные мысли, однако Вилли маячил прямо перед открытой дверкой машины, выслуживался, как мог. Хохол заметил изменившееся выражение Марининого лица, наклонился к ней, но она только дернула головой.
Кот по-прежнему сидел на полу и вытирал кровь с разбитых губ.
– Так что? – выбросив окурок, поинтересовалась Коваль. – Надумал?
Кот посмотрел на нее и отрицательно покачал головой, не произнеся ни слова. Хохол презрительно сплюнул, щелчком отправил окурок в угол гаража:
– Слушай, Котяра, давай без понтов! Ведь все равно расколем, ты ж нас знаешь.
– Мне по барабану, – скривился тот, и из губы снова засочилась кровь. Он вытер ее ладонью, потрогал больное место пальцем. – Что мне с того, что я расскажу? Один хрен – завалите. А так хоть совесть мучить не будет.
– Совесть?! – взвился Хохол, и его зычный голос раскатом прошелся по гаражу, словно ударяясь в стены и потолок. – Совесть?! А где она была, твоя совесть, когда ты с топором шел на раненую женщину, а? Где она была, эта совесть, когда ты хотел ребенка сиротой оставить?
– Оставь гниль эту, Жека, – попросил Кот, не отводя глаз. – Заговорил красиво, поэт прямо. Тут дело не в бабе и не в пацане...
– Да?! А в чем?! Бабло, да, братан? Оно, родимое?
– А что ж ты думаешь, мне не хотелось жить сладко? Думаешь, только вам позволено иметь все, раз вы над навозной кучей возвысились, а такие, как я, должны всю жизнь вам в рот смотреть и делать то, что вам в башку взбредет? Ни хрена, братан! Мы тоже люди! – Кот сплюнул кровь прямо под ноги стоящему рядом с ним Вилли, и тот едва успел убрать белоснежную кроссовку.
– Слышь, ты, совестливый! Жить, говоришь, сладко хотел? А что ж тебе не жилось-то здесь, а? Обижал кто? – Хохол присел на корточки и заглянул Коту в глаза. – Ведь и деньги имел, и работу непыльную. А что в бригаду не брали – так и радовался бы, что ни в чем не замаран, как мы, по самое «не балуйся»!
– Не учи меня, Хохол, я и так ученый...
– Да ни хрена ты не ученый, Котяра, коль не понял ничего. Вот сидим мы тут сейчас вчетвером, трем терки какие-то непонятные... А ведь все так просто, что и обсуждать нечего: ты ж нас кинул. И не просто кинул – сдал Ашоту, как пивную тару в ларек, чтобы опохмелиться с утра. И еще героя из себя гнешь. – Хохол поднялся, отряхнул джинсы и посмотрел на него уже сверху. – Последний раз предлагаю – скажи, что замутили, и умрешь тихо, без мучений. И похороним по-человечески, а не в чужую могилу зароем, как падаль какую.
Кот ответил презрительным взглядом:
– Я все сказал, Жека, сдавать никого не буду.
– Ну, гляди – это ты сам сказал. Мы по-людски хотели.
– По-людски?! Это – по-людски?!
– А как? – спросила молчавшая до сих пор Марина. – Скажи, что ты сделал бы на моем месте? Вот при этом раскладе – что ты сделал бы с тем, кто тебя продал?
Кот искоса глянул на сидящую в джипе женщину, но она не отвела взгляда, даже не моргнула ни разу, только зрачки синих глаз чуть расширились. Где-то внутри у Марины зашевелилось даже некое подобие уважения к бывшему охраннику: как ни крути, а сдавать тех, на кого сейчас работал, он подобру явно не собирался, хотя и понимал, что это могло бы слегка облегчить его смерть. Но мимолетное чувство быстро покинуло Коваль, и она процедила, по-прежнему в упор глядя на Кота:
– Молчишь? Так я тебе скажу – за предательство разговор-то у всех одинаковый. Все могу простить, но не это. Ведь ты, живя в моем доме, меня же и убрать решил.
Она выпрыгнула из машины и пошла к воротам гаража, на ходу бросив:
– Кончайте с ним. Разговоры бесполезны.
– Иди домой, мы сами, – Хохол открыл ей дверку в воротах, выпуская на улицу. – Не жди меня, я тут с Вилли, потом вывезем...
– Да...
Дверь гаража захлопнулась за Мариной, отрезая от нее уже вычеркнутого из списка живых Кота. Покурив в беседке, Коваль убедилась, что из гаража не доносится ни звука, и пошла в дом. Больше всего ей хотелось сейчас встать под душ и смыть с себя происшедшее, но повязка на плече не позволила исполнить мечту. Пришлось лечь так, и всю ночь Марина мучилась от почти физического ощущения грязи, в которой она словно выкупалась с головой.
«Надо же, как с возрастом становится тяжело в этом вариться, – думала она, ворочаясь в постели с боку на бок. – Чем старше становишься, тем противнее...»
