– Да мы сами справляемся, не волнуйся. На работе аврал закончился, так что пока имею возможность пораньше удрать.
– Варь, я думаю, это ненадолго, и врач сказал, ничего страшного.
– Перестань оправдываться, слышишь? Я ж не потому звоню! Я просто хотела узнать, что с твоей дочкой… Может, помощь нужна?
– Нет, Варя, спасибо, ничего не нужно.
– Точно? А то у тебя голос такой… Настороженный.
– Да? Не знаю… Нормальный голос, по-моему…
– Ну, тогда пока?
– Пока, Варь.
– Звони, если что, не стесняйся!
– Да, спасибо…
Лиза нажала на кнопку отбоя, сглотнула вязкую слюну. Фу, какое противное чувство – презрение к самой себе. Трусиха. Предательница. Плюнула в колодец, из которого чистой воды напилась. Надо было рассказать Варе все… Но ведь ничего и не было такого, о чем рассказать можно. О том, как ехали в Озерск и делили одно молчание на двоих, как несли чушь несусветную? Или о том, как в лесу гуляли, как солнце слепило глаза, как сидели на поваленном замшелом стволе? Или про поход в зоопарк в предстоящее воскресенье? Почему она должна была про это рассказывать, если словами все равно не расскажешь?
А может, и должна была. Да, наверное, должна была…
Так Лиза до вечера и промучилась. Хотела позвонить Юкке, поделиться переживаниями, но передумала. Потому что даже Юкке не получилось бы рассказать про «это», не подобрала бы она нужных слов… Или для определения «этого» никакие лишние слова не нужны, потому что существует лишь одно слово, которое все объясняет, всех и вся в поступках и мыслях оправдывает?
Лиза так задумалась, что ненароком смахнула со стола Наташкину чайную чашку, когда готовила для Сонечки ужин. Присела на корточки, чтобы подобрать осколки, усмехнулась про себя – на счастье… Хорошо, что сегодня Наташка во вторую смену ушла, а то бы показала ей счастье, ага!
Уложив Сонечку спать, Лиза встала у окна, вгляделась в желтые влажные сумерки. Вскоре прозвенел дверной звонок, и по коридору зашелестели в сторону прихожей мамины шаги. Кто это мог быть? Наташкин Толик давно пришел, самой Наташке еще рано…
Тихо открылась дверь в комнату, мамин шепоток прилетел в спину:
– Лиза, это к тебе…
– Кто? – живо обернулась от окна.
– Кто, кто… Муж, который объелся груш! Он там с цветами, как ухажер неприкаянный! Иди на кухню, чаем хоть напои человека, пока Натальи нет… А я тут Сонечку покараулю…
– Хорошо. Спасибо, мам.
Лиза вздохнула, вышла в прихожую. Анатолий и впрямь смотрелся, как ухажер неприкаянный, глядел на нее поверх огромного розового букета, пытаясь держать на губах привычно ироничную усмешку. Но плохо у него получалось с усмешкой. Гримаса какая-то жалкая, а не усмешка.
– Лиза, нам надо поговорить… Вот, это тебе цветы. Возьми, пожалуйста. И вот еще пакет с продуктами.
– Ну зачем? Не надо было.
– Возьми!
– Хорошо… Спасибо. Я пока цветы на тумбочку уложу, потом в воду поставлю.
– А пакет?
– Оставь в прихожей.
– А Сонечка где? Можно мне увидеть свою дочь?
– Она спит… Извини, но будить не буду.
– Хорошо, хорошо… Пусть спит. Может, ты оденешься, и мы где-нибудь поужинаем? И поговорим, наконец?
– Я никуда не пойду. Если хочешь, проходи на кухню, там поговорим.
– Что ж, как скажешь.
На кухне Анатолий быстро и слегка брезгливо оглядел сиденье стула, на который ему предложила сесть Лиза. Она вдруг отметила про себя – надо же, никогда раньше не замечала за ним этой мимолетной брезгливости… Стул как стул. Чего уж…
– Чаю налить? – спросила Лиза вежливо, как чужого.
– Нет, не хочу. У меня только один вопрос, Лиза. Скажи, что мы с тобой забыли на этой кухне? Разве тебе здесь хорошо? Давай-ка собирайся домой, хватит… А Сонечку можно и не будить, спящую унести в машину…
– Я тебе еще раз говорю – я никуда не поеду!
– Но здесь же нельзя жить, Лиза… – Анатолий обвел взглядом кухню.
– Да? Ты так считаешь?
– Конечно!
– Хм… Нельзя, значит… Да, смешно.
– Что тебе смешно, Лиза? Не понимаю!
– Да чего тут понимать? Ведь если бы я не затеяла всю эту процедуру… Не доказала бы, что Жанна подсунула тебе липовую бумагу… Ты и не вспомнил бы ни обо мне, ни о дочери и не подумал бы, где мы живем! Так и остался бы навсегда обиженным и оскорбленным. И вычеркнул бы Сонечку из жизни – все! Не моя дочь – пошла вон! Не люблю, не знаю и знать не хочу! Разве не так?
– Нет, не так, Лиза!
– Да так, все именно так… Бумаге поверил, бумага важнее всего оказалась.
– Нет, ну… А как ты хотела? Такой был момент… Нормальная мужская реакция, вплоть до инфаркта. По-другому в таких случаях не бывает!
– Нет, бывает и по-другому. Бывает, что бумага любви к ребенку не отменяет. Бывает, и не родных детей любят, как родных.
– А зачем ты смешиваешь все в одну кучу? И вообще… Ты, может, будешь удивлена, но я сейчас тебе одну истину открою… Сказки все это – про любовь к не родным детям. Сентиментальные истории для телезрителей и радиослушателей. На самом деле любят только своих, родных. А остальное – лукавство, как производное от разного рода безысходности.
– Нет. Ошибаешься. Я сама видела, как это бывает. Когда любовь к чужому ребенку несут через всю жизнь. Мне даже выпало счастье познакомиться с живым примером такой любви. Тут дело не в утверждениях, Анатолий. Дело в другом. Ты не поймешь, к сожалению.
– А ты, стало быть, больше меня понимаешь?
– Теперь – да…
– Стало быть, ты умнее меня?
– Чем умнее? Сердцем? Или рассудком? Если сердцем – то да, может, и умнее. А ты… Ты научился любить ребенка рассудком, а сердцем – нет… Так ведь легче, правда? Рассудком всегда можно как включить любовь, так и выключить. А еще рассудок всегда очень легко умеет отвергать то, что ему неведомо. Например, каково это – уметь любить не родного ребенка…
– Это все демагогия, Лиза. Любовь-морковь… Ты же знаешь, как я ко всему этому отношусь!
– Да знаю, знаю… И в самом деле, чего я тебе пытаюсь объяснить?
– Ну, если уж так хочешь… Если тебе это необходимо… Хорошо, Лиза. Я признаюсь тебе в любви. Да, я очень скучал все это время. Ты мне нужна. Я жить без тебя не могу! И я вполне серьезно все это говорю! Должен признать, что все-таки да, я люблю тебя!
– Все-таки?
– Не придирайся к словам… Думаешь, легко мне сейчас в принципе такое произнести? Но это правда, Лиза. Иногда узнаешь о человеке правду, когда теряешь его… Но я не хочу тебя терять. Прости, прости меня! Да, я виноват… Но я искуплю свою вину. Я сделаю все, что ты захочешь, готов ежедневно и ежечасно посыпать голову пеплом. Кстати, Жанну я переселил в город. Ноги ее не будет в доме, обещаю! Представляешь, она умудрилась приехать из отпуска с новым жиголо! Он по-русски ни слова не понимает.
