На гастроли из столицы приехал знаменитый гипнотизер Вольф Мессинг. И прежде чем начать выступления в городах Сахалина, пришел в редакцию с одним желанием познакомиться, он был уверен: после знакомства газета даст ему отличную рекламу, хотя он в ней мало нуждался.
Вначале Мессинг рассказал, как он с помощью внушения ушел из камеры, куда был посажен по приказу Гитлера за то, что предсказал ему печальный конец весной 1945 года. Все это было так удивительно, что мы начали наперебой просить великого гипнотизера открыть нам будущее. Вольф Мессинг согласился и начал… начал с прошлого. Я был в глубоком сне, но слышал приглушенные голоса, видел смутные картины, прежде мне совершенно незнакомые: возле северного чума-зимника толпились одетые в шкуры люди, а посредине круга женщина с распущенными волосами, на голове ее был шаманский колпак, кружилась, как юла, набирая и набирая обороты, потом выкрикнула что-то бессвязное и упала замертво.
Потом в моем спутанном сознании стали чередоваться еще какие-то странные картины, но все пролетало столь стремительно, что я ничего не успел запомнить.
Когда открыл глаза, великий Вольф Мессинг стоял передо мной, лицо его было непроницаемо, но губы шевелились.
— Юноша! — сказал Вольф Мессинг, обращаясь ко мне, — ваша душа была на земле много-много раз, она закалена в неудачах, поэтому в нынешний ее приход вам будет сопутствовать большой успех. В двух прошлых жизнях вы были женщиной-шаманкой на северной земле и наемником-завоевателем.
Много в тот памятный вечер «наколдовал» мне Вольф Мессинг. Да и чудес натворил немало. Заставлял моих товарищей разговаривать на чужих языках, плясать, играть на пианино. Но я уже ничего не соображал, горел одним желанием уехать в командировку, предчувствуя поистине великие дела. Собираясь в дорогу, вспоминал слова Мессинга, что «земная жизнь опасна для любой души», но опасности в ту пору меня не страшили.
Первая остановка пришлась на остров Шикотан, что в переводе с аинского означало: «лучшее место на земле». Да, Шикотан был и впрямь удивителен и загадочен, все здесь было необычно. Внешне остров напоминал глубокую чашу, внутри которой располагался сам поселок, а приподнятые края острова были похожи на поля широкополой китайской шляпы, они оберегали Шикотан от морских волн. В тихих шикотанских бухтах во время жесточайших тихоокеанских ураганов обычно укрывались и советские, и иностранные корабли как гражданские, так и военные.
Во время первого знакомства с островом меня не покидало странное ощущение, будто бы я здесь уже когда-то бывал. Заросли желтого бамбучника, скалы-кекуры, отсутствие деревьев, зато травы… было такое ощущение, что я уже бродил в этих травяных джунглях, спутать травы с деревьями просто не мог, ибо только тут, на Курилах, травы были подстать деревьям. В высоту они двух-трех метров, и, когда по травяным зарослям ехал пограничный наряд на конях, были видны лишь околыши зеленых фуражек.
Меня сразу же заинтересовали странного вида суденышки, стоявшие на якорях в середине шикотанской бухты. Даже при полном штиле их раскачивало из стороны в сторону. Издали эти суденышки походили на бочонки, плавающие плашмя на воде.
Шикотанская гостиница, где я с большим трудом устроился, носила, как все вокруг, экзотическое название «лучшее место на земле». Это было чисто японское сооружение оставшееся от самураев: приподнятые края крыши, раздвижные дверцы в комнатах. У дверей каждого номера лежал коврик, под него клали ключи от комнат, рядом ставили грязную обувь.
Моим соседом по номеру оказался парень богатырского роста и телосложения. Ему здесь было крайне трудно жить — на такой рост японцы не рассчитывали, парню-бедолаге постоянно приходилось набивать шишки на голове. Соседа звали Василь, он приехал на заработки с Украины, завербовался на три года на китокомбинат, где трудился раздельщиком китов. Я знавал, что это за профессия: раздельщики паровой пилой обрабатывали кожу китов, затем с помощью паровой лебедки стягивали кожу с мертвого животного, распиливали тушу на куски, пригодные для варки жира и мяса. Варварская, скажу вам, профессия.
Итак, Василь, ради знакомства выставил на стол бутыль со спиртом (водку на Шикотане не пили ввиду того, что спирт завозить было экономичней).
— Дружка жду! — пояснил Василь. — Погоди малость. — Ждать пришлось недолго. Заявился и дружок Василя, худощавый, тоже мосластый подросток с глазами старика. Паренек до глаз зарос смолистым волосьем.
— Разрешите пришвартоваться? — весело сказал парнишка, доставая из сумки копченную красную рыбину, помахал ею в воздухе… Протянул Василю.
— Знакомься, — пробасил Василь, — я на ужин котлет наделаю, китовых. Зовут меня, Василь, а он, — кивнул на паренька, — просто Вася. Погоняла Вася-грек.
— Ты что, взаправду грек? — поинтересовался я.
— Так получилось, извини, родился греком! — Паренек был с чувством юмора.
— Грек так грек, — Василь приподнял бутыль над стаканами. — Да, а этот, — кивнул на меня, — из газеты, корреспондент. Ладно, «вздрогнем» по первой, за знакомство.
— Я, ребята, чистый не пью! Блокадник, мне нельзя жечь желудок.
— Нам больше останется, — хихикнул Вася-грек, — налей-ка ему жирку! — предложил Василю.
Василь, не спрашивая моего согласия, наполнил железную кружку до краев густоватой жидкостью, придвинул кружку:
— Подкрепляйся!
Я поднес кружку к носу, и меня обдало странным запахом, от которого малость замутило.
— Вонючая бурда! — сморщил нос.
— Сам ты бурда! — возмутился Василь, даже закусывать перестал. — Это китовый жир. Стаканчик дернешь, сразу станешь сыт, пьян и нос будет в табаке.
— Налей лучше пару глотков спирта…
После выпивки и закуски, состоящей из холодных китовых котлет, принесенных Василем из столовки, мы быстро разговорились.
— Братцы, а что это за игрушечные кораблики на рейде? Сам я — бывший краснофлотец, но таких уродин на воде в жизни не видел. — Однако мои собеседники остались равнодушны к моему вопросу.
— Кораблики как кораблики, — меланхолично ответил Василь, запихивая в рот китовую котлету размером с мою ладонь. — Торчат на рейде, никому не мешают.
— Тебе они до лампочки, а я интересуюсь.
— Валяй! А мы с дружком потолкуем, он, как и я, сирота. А кораблики, — Василь глотнул горячительной влаги из стакана, — в экспедицию Вася-грек скоро уйдет, на север, я один останусь, словом будет не с кем переброситься.
— А почему они и в штиль качаются, будто в шторм? — Я не стал сыпать соль на рану Василя, только подивился в душе странной дружбе «Пата» и «Паташона».
— Это наши кораблики, зверобойные, — пояснил Вася-грек, будь здоров, стойкие посудины.
Василь по-отцовски подтолкнул паренька, дескать, хватит лясы точить, ешь свежатину, в море солониной давиться будешь.
Мы продолжали пиршество, всего было как при коммунизме, которого никому из нас не дождаться, на столе — кушанья, одно другого экзотичней: красная икра, китовые котлеты, акульи плавники, запеченные в тесте. И много водки, точнее, разведенного спирта. Водку в основном потреблял Василь. Вася-грек мимоходом упомянул про зверобойные суда, разом выбив меня из колеи, — это была настоящая журналистская удача, крупный фарт — встретить на краю советской земли зверобойную флотилию, которая готовилась к промыслу. Вот бы написать о зверобоях в нашу газету!
