Советы ответили молчанием. Кремль не придал значения подкреплению как «не имеющему никакого военного значения» и заявил, что просто еще больше людей попало «в западногерманскую мышеловку». В опубликованной в «Правде» статье, подписанной «наблюдатель», говорилось, что эта «провокация, которая не может быть оставлена без внимания».
Среди служивших в Берлине солдат, смотревших это представление, был лейтенант военной полиции Вернон Пайк. Подобно большинству солдат, служивших в Берлине, он считал, что Кеннеди и Джонсон должны были просто разрушить стену, а не дожидаться, пока ее построят, и предпринимать какие-то действия против Советов, вместо того чтобы хныкать, сидя дома.
«А Джонсон, зачем он приехал? Все, что ему хотелось, – это увидеть толпу», – сказал Пайк.
Что касается прибывшего подкрепления, то Пайк считал их «ненадежной отвратительной компанией», непригодной для участия в сражении, но ведущей себя высокомерно по отношению к солдатам, давно служившим в Берлине. Когда вновь прибывшие разместились в казармах Рузвельта, они неправильно повели себя со старослужащими, заявив, что их прислали, чтобы они помогли тем, кто не сумел помешать закрытию границы.
«Нам было обидно это слушать, – сказал Пайк, – поскольку они прибыли в Берлин всего на девяносто дней, а потом их должны были сменить. Мы не нуждались в спасении и помощи, и мы понимали, что они здесь по символическим причинам». Хуже было то, что солдаты Джонса «пьянствовали, дебоширили, ввязывались в драки, оказывали сопротивление при аресте».
Однако берлинцев интересовало только то, что Америка наконец показала истинные намерения. Редко можно увидеть, чтобы так шумно радовались такой незначительной помощи. Пайк считал, что сколь сильна была мера отчаяния, столь же сильна была радость по поводу незначительной помощи.
Во время пребывания в Германии Джонсон не посещал Восточный Берлин, чтобы не раздражать Москву и не возбуждать толпу. В отличие от него Клей совершил поездку по советской части города и, вернувшись, рассказал, что Восточный Берлин представляет собой «вооруженный лагерь», население которого выглядит «полностью подавленным».
В этот исторический момент Джонсон не упускал из виду другую цель своей миссии: посещение магазинов.
В воскресенье в 5:30 утра Лусиан Эйхлер разбудил камердинера Джонсона и попросил сказать, какой размер обуви у вице-президента, чтобы Брандт мог прислать понравившиеся ему туфли. У Джонсона были ноги разного размера, поэтому он носил только сшитую на заказ обувь. Из обувного магазина Ляйзера прислали двадцать пар обуви, и Джонсон выбрал две пары, отвечавшие всем требованиям.
В воскресенье в полдень известный берлинский производитель фарфора Королевская фарфоровая мануфактура открыла выставочный зал по просьбе Джонсона, который накануне на обеде, данном Вилли Брандтом, восхищался фарфором. Вице-президент сказал бургомистру, что хотел бы такой сервиз для своей новой резиденции в Вашингтоне, на территории военно-морской обсерватории на Массачусетс-авеню.
Вице-президенту показывали один сервиз за другим, но он никак не мог выбрать, объясняя, что они слишком дорогие для него. Он спросил, нет ли у них каких-нибудь «подержанных» сервизов. Эйхлер не знал, куда деваться от стыда, но помощник бургомистра Франц Амрен спас положение, объявив: «Сенат и народ Берлина хотят подарить вам сервиз».
«О, хорошо, в таком случае…» – сказал вице-президент и выбрал самый изысканный сервиз из тридцати шести предметов.
Берлин произвел на него сильное впечатление. В докладе Кеннеди под грифом «секретно» он написал:
«Я вернулся из Германии с новым чувством гордости за Америку, но с беспрецедентным пониманием ответственности, лежащей на нашей стране. Мир так много ожидает от нас, и мы должны соответствовать требованиям, даже когда рассчитываем на помощь наших союзников. Если мы потерпим неудачу или проявим нерешительность или бездействие, все потеряно, и у свободы, возможно, никогда не будет второго шанса».
С фарфоровым сервизом из тридцати шести предметов, с двумя парами обуви, благополучно встретив полторы тысячи солдат, прибывших в Берлин, Джонсон вернулся домой.
Восточный Берлин
Вторник, 22 августа 1961 года
Ульбрихт был слишком занят закреплением своей победы, чтобы поздравлять самого себя.
Его намерение изменить статус Берлина, на что в начале 1961 года не было ни одобрения Советов, ни возможностей для выполнения, удалось воплотить в жизнь более успешно, чем он, возможно, надеялся. Он мастерски провел операцию и теперь надеялся развить свое преимущество.
22 августа Ульбрихт публично объявил о создании нейтральной зоны, по сто метров с каждой стороны Берлинской стены. Восточногерманские власти, не получив одобрения Советов, объявили, что будут стрелять в жителей Западного Берлина, которые зайдут в буферную зону, которая вскоре получила название «мертвая зона».
На следующий день раздувшийся от самонадеянности Ульбрихт, не реагируя на возражения советского посла Первухина, сократил количество пропускных пунктов, которыми могли пользоваться жители Западного Берлина, с семи до одного, пограничного контрольно-пропускного пункта «Чекпойнт Чарли» на Фридрихштрассе.
Спустя два дня Первухин и Конев вызвали Ульбрихта, чтобы сделать ему выговор за самостоятельно принятые решения. Советское правительство, сказал Первухин, не может согласиться с созданием нейтральной зоны, захватывающей территорию Западного Берлина, поскольку это «может привести к столкновению между полицией ГДР и силами западных держав».
Ульбрихт аннулировал этот приказ и объяснил советским коллегам, что у него не было намерения вмешиваться в дела Западного Берлина. Он мог позволить себе пойти на компромисс, поскольку выиграл больше прав по Берлину, чем мог вообразить в начале года. Тем не менее он отказался отменить решение относительно уменьшения количества контрольно-пропускных пунктов с семи до одного.
Как это часто случалось в 1961 году, Советы уступили Ульбрихту.
Аэропорт Темпельхоф, Западный Берлин
Среда, 23 августа 1961 года
Канцлер Аденауэр наконец появился в Берлине, но только спустя десять дней после закрытия коммунистами берлинской границы и после того, как вице-президент Джонсон и генерал Клей благополучно покинули город. Всего несколько сотен человек приветствовали Аденауэра, когда его самолет приземлился в аэропорту Темпельхоф, и, возможно, еще две тысячи человек встречали его, когда он приехал в лагерь для беженцев Мариенфельде.
Многие жители Западного Берлина демонстративно отворачивались, когда он проезжал по городу. Некоторые держали в руках плакаты с критикой его поведения в период кризиса. Один из наиболее распространенных плакатов – «Ты приехал слишком поздно». Все свидетельствовало о том, что избиратели накажут его за слабость, проявленную при закрытии границы.
Когда он, осматривая стену, останавливался в нескольких местах, в одном месте с восточной стороны из громкоговорителей неслись в его адрес нелицеприятные слова, его сравнивали с Адольфом Гитлером. Однако в другом месте восточные немцы старшего возраста плакали и приветствовали его, размахивая белыми носовыми платками.
