В отчете Ачесон перечислил три «основных момента», которые в случае, если будут нарушены, приведут к военному конфликту. Советы не могут угрожать гарнизонам Запада в Берлине, не могут закрывать доступ, воздушный и наземный, к городу и не могут угрожать жизнеспособности Западного Берлина и свободного мира. Ачесон подчеркнул, что ответом на любое запрещение доступа должен быть воздушный мост по типу моста 1948 года. Если Советы более эффективно, чем прошлый раз, заблокируют доступ к городу по воздуху, учитывая их возросшую военную мощь, то Кеннеди должен отправить две американские бронетанковые дивизии на автостраду, чтобы заставить открыть доступ к Западному Берлину.
Ачесон бросил вызов, но Кеннеди пока еще не был готов принять его. На совещании президент в основном молчал. Он сомневался, что американский народ готов к курсу, предлагаемому Ачесоном. Союзники хотят этого еще меньше. У де Голля проблемы в Алжире, а Макмиллану, как было известно Кеннеди, не нравится решение относительно штурмующих автостраду войск.
Томпсон привел аргументы против плана. Он не согласился с Ачесоном, что Хрущевым двигало желание оскорбить Соединенные Штаты, и сказал, что советский лидер хочет усилить свой восточноевропейский фланг. Он считал, что Западу не стоит особенно спешить с наращиванием военной мощи и после сентябрьских выборов в Западной Германии следовало выйти с инициативой относительно переговоров по Берлину. Томпсон был уверен, что если Кеннеди объявит в стране чрезвычайное положение, то покажет себя «истериком» и вполне может спровоцировать Хрущева пойти на опрометчивый шаг.
Адмирал Арли Берк, начальник штаба ВМС США, тоже выступил против плана Ачесона. Ветеран был против масштабного военного «зондирования», предложенного Ачесоном. Берк знал о нежелании Кеннеди оказывать военную помощь во время операции на Кубе и не собирался совать голову в петлю, выполняя берлинский план Ачесона.
Кеннеди видел, что его правительство разделилось на два лагеря. Одни, известные как сторонники жесткой линии, и другие, которых присутствующие на совещании «ястребы» пренебрежительно именовали «слюнтяями» (акроним SLOBs – в переводе с английского «недотепы, слюнтяи» от softliner on Berlin – сторонники «мягкой политики по Берлину») или сторонниками «мягкой» линии по Берлину, противниками применения силы при решении конфликтов. Среди противников компромиссов были Ачесон и заместитель государственного секретаря Фой Колер, весь германский отдел, заместитель министра обороны Пол Нитце, большинство из Объединенного комитета начальников штабов и вице-президент Линдон Джонсон.
Сторонникам мягкой политики не понравился акроним. Они увидели в этом попытку подвергнуть сомнению их готовность найти решение берлинского вопроса путем переговоров, несмотря на то что они поддерживали жесткость в отношении Советов и незначительное наращивание военной мощи. В состав этой группы входили люди, имевшие более тесные отношения с Кеннеди: посол Томпсон, советник по советским делам Чарльз Болен, специальный помощник президента Артур Шлезингер, консультант Белого дома и преподаватель Гарварда Генри Киссинджер и ближайший помощник президента Тед Соренсен. В эту группу входили также министр обороны Роберт Макнамара и советник президента по вопросам национальной безопасности Макджордж Банди.
Однако у Ачесона был детально разработанный план, в котором четко определялось место и действия всех участников процесса, вплоть до последнего солдата. У сторонников мягкой политики не было альтернативы.
После совещания Шлезингер вступил в идеологическую борьбу с Ачесоном. Сорокатрехлетний историк трижды принимал участие в президентской кампании Эдлая Стивенсона, прежде чем стал работать с Кеннеди. Он считал, что для достижения благородных целей генераторы идей должны сотрудничать с сильными мира сего. Он приводил примеры из истории, когда интеллектуалы своего времени – Тюрго, Вольтер, Струэнзе, Бенджамин Франклин, Джон Адамс, Томас Джефферсон – «считали сотрудничество с властью в порядке вещей». Шлезингер обратился к советнику по правовым вопросам Абрахаму Чейесу с предложением начать работу над альтернативным планом.
Ачесон предупредил своего давнего друга Чейеса, что рассматривал более мягкие варианты и они не сработают. «Эйб, вы, конечно, можете попробовать, но увидите, что у вас ничего не выйдет».
Пицунда
Начало июля 1961 года
Со своей черноморской дачи расстроенный Хрущев потребовал прислать лучшую карту Берлина.
Его посол в Восточной Германии Михаил Первухин прислал «детальную карту Берлина с нанесением границы секторов», чтобы можно было понять, прав ли Ульбрихт, считающий, что можно разумно разделить город. В некоторых частях Берлина разделительная линия проходила по центру улицы. В других местах граница проходила по домам и каналам. Хрущев, внимательно изучив карту, увидел, что «одна сторона улицы находится в одном секторе, а вторая – в другом. Просто перешел улицу, а оказалось, что пересек границу». Это ему очень не понравилось.
В письме от 4 июля Первухин сообщил министру иностранных дел Андрею Громыко, что закрытие городской границы обернется кошмаром, поскольку примерно двести пятьдесят тысяч берлинцев ежедневно пересекают границу на поездах, машинах и пешком. «Потребуется на всем протяжении границы установить большое количество полицейских постов», – сообщил Первухин. Кроме того, он высказал мнение, что закрытие границы «так или иначе» приведет к «обострению политической ситуации». Первухин опасался отрицательной реакции на подобные действия, считая, что в этом случае есть большая вероятность экономической блокады со стороны Запада.
Ульбрихт давно преодолел всяческие сомнения и к концу июня разработал вместе с членом национального совета обороны Эриком Хонеккером подробный план закрытия границы. Ульбрихт привез советского посла Первухина и Юлия Квицинского, молодого, приобретающего известность дипломата, исполнявшего роль переводчика, к себе домой, чтобы привести самые неотразимые доводы в защиту своей точки зрения. Ситуация в ГДР явно ухудшается, сказал он Первухину, «в скором времени она приведет к взрыву». Ульбрихт попросил Первухина передать Хрущеву, что крах ГДР «неизбежен», если Советы будут бездействовать.
Сын Хрущева Сергей был поражен тем, что после встречи в Вене отец «постоянно возвращался к мыслям о Германии». В то же время советский лидер утратил интерес к мирному договору с Восточной Германией. С 1958 года он настаивал на подписании договора и теперь пришел к выводу, что это не поможет решить самую насущную проблему – проблему беженцев.
Кеннеди действительно был не слишком озабочен тем, подпишет или нет Хрущев договор с восточными немцами. Тот факт, что Соединенные Штаты и их союзники не придали значения этому документу, заставило Хрущева подвергнуть сомнению его значимость. Хотя Ульбрихт продолжал настаивать на подписании мирного договора, Хрущев пришел к выводу, что первым на повестке дня должен стоять вопрос о необходимости срочно «заделать все дыры» между Восточным и Западным Берлином, а не о подписании мирного договора.
Хрущев сказал сыну, что, «если захлопнется дверь, ведущая на Запад, люди перестанут метаться, начнут работать, экономика двинется в гору и недалек тот час, когда уже западные немцы начнут проситься в ГДР. Тогда уже ничто не сможет помешать подписать мирный договор с двумя германскими государствами».
