Лорд ждал ее в зале. На нем был парадный сюртук, а узел его белого шейного платка являл собой шедевр элегантности. Он заметно осунулся и похудел, но от этого стал даже привлекательнее, чем прежде.
Лалита подошла к нему, не спуская с него глаз и пытаясь отыскать слова, чтобы сказать, как рада она, что он поправился. Лорд Ротвин воскликнул:
– Наконец-то я знаю, как назвать цвет ваших волос!
Она с удивлением посмотрела на него, а он продолжил:
– Это лунный свет на воде!
На мгновение Лалита смутилась и покраснела. Лорд Ротвин поднес ее руку к своим губам.
– Простите меня, – произнес он, – я должен был прежде всего сказать вам, как я рад вас видеть!
– Вы поправились? – тихо спросила она.
– Врачи считают, что я образцовый пациент!
Она хотела спросить, почему ей не позволяли видеться с ним, но, прежде чем она сумела произнести свой вопрос, лорд Ротвин снова заговорил:
– Отдых пошел вам на пользу, я в этом и не сомневался. Вы выглядите совершенно по-другому, по-моему, вы даже немного поправились.
– Намного! – засмеялась Лалита. – Почти на четыре фунта!
– Поздравляю вас!
У нее возникло странное чувство, что их губы произносили совсем не те слова, что говорили их сердца друг другу. Ей трудно было поднять на него глаза. Странная, легкая, счастливая дрожь пробегала по ее телу. Было трудно говорить, трудно дышать, только удивительное воспоминание о том, как голова лорда Ротвина касается ее груди, наполняло все существо девушки.
– Нам многое надо сказать друг другу… – проговорил он, но в этот момент дворецкий объявил, что обед подан.
Что им подавали, Лалита не помнила.
Все затмевали волнение и радость, которых она не ведала прежде. Счастьем было просто сидеть подле него и слышать его голос.
Стол был украшен орхидеями; одна перемена блюд следовала за другой. Еда подавалась на серебряных тарелках с фамильным гербом.
После обеда, когда они вернулись в зал, лорд Ротвин сказал:
– Я знал, что драгоценности подойдут вам. Они принадлежали моей матери. Она говорила мне, что, когда была молода, это были ее любимые украшения.
– Они прекрасны! – сказала Лалита. – Очень любезно с вашей стороны разрешить мне надеть их.
– Это мой подарок вам! – спокойно произнес лорд Ротвин.
Она посмотрела на него с удивлением, а он добавил:
– У меня для вас есть и другой подарок.
– Но вы… не… должны… я… имею в виду… вы… не можете… – Лалита запнулась.
– Я хотел бы отблагодарить вас за вашу заботу обо мне. К тому же, если бы не вы, возможно, мои раны были бы куда серьезнее.
Лалита задрожала при страшном воспоминании, и он поспешил сказать:
– Не стоит больше ни говорить, ни думать об этом. Нам надо обсудить много других вещей.
Лалита немного застенчиво проговорила:
– Не… знаю, как… благодарить… вас. Но и у меня для вас есть подарок.
– Для меня? – спросил лорд Ротвин с удивлением.
– Не особенно ценный, – ответила Лалита, – но я надеюсь, что он будет вам приятен. – Она достала из ящика секретера бумаги, которыми занималась всю прошлую неделю. – Я восстановила стихотворение лорда Хадли, – сказала она, – мне пришлось домыслить лишь несколько слов, которые не очень важны. – Лалита развернула бумагу, которую держала в руке, и мягким голосом прочла:
Зов сердца – зов любви,
И небом я клянусь,
Что вечна любовь моя,
Лишь бы сердце твое позвало мое.
– Как хорошо, что вы восстановили его, – сказал лорд Ротвин. – Лорд Хадли выражает себя в нем весьма красноречиво.
– Возможно, он и не Байрон, – улыбнулась Лалита, – но я представляю себе, как эти строки взволновали ту, которой были адресованы.
– Вы думаете, ее сердце позвало его? – тихо спросил лорд Ротвин.
Почему-то она не сразу нашлась что ответить, и он проговорил уже другим тоном:
– Теперь позвольте мне вручить вам еще один подарок, взамен тех восхитительных набросков, что вы сделали для меня.
– Я хотела… позабавить вас.
– Вам это удалось! Те, что я хочу подарить вам, не рассмешат вас, но, думаю, понравятся.
Он протянул Лалите маленькую папку. Внутри ее оказались три карандашных рисунка.
Первый рисунок был эскиз «Бегущий юноша» Микеланджело.
– Как он красив! Просто невероятно красив! – с восхищением произнесла Лалита.
Следующий рисунок изображал пейзаж, выписанный так детально, что его можно было бы разглядывать часами.
– Это творение Питера Брейгеля, – сказал лорд Ротвин. – Но я уверен, что больше всего вам понравится третий рисунок.
Это было изображение головы ангела. Одухотворенное, мистическое выражение его лица вызвало у Лалиты ощущение, что наконец она познала самую суть красоты.
– Это Леонардо да Винчи, – пояснил лорд Ротвин. – Один из его первых набросков к картине «Мадонна в гроте».
– Это… действительно… мне? – спросила Лалита, задыхаясь от волнения. – Я не могу… этому поверить!
– Я хочу, чтобы вы ответили мне на один вопрос, – сказал лорд Ротвин. – Посмотрите на картину на каминной полке. – Над камином висела картина Рубенса, которая радовала глаз яркими красками и мастерской прорисовкой фигур.
– Скажите мне, – продолжал лорд Ротвин, – что вам ближе: законченная живопись Рубенса или те рисунки, которые вы держите в руках?
Лалита на мгновение задумалась, а затем проговорила:
– И то, и другое по-своему замечательно, потому что дарит невыразимую красоту, но… возможно, это мое личное ощущение, но эскизы больше меня… вдохновляют.
Лорд Ротвин улыбнулся.
– Вы знаете, художник и поэт Уильям Блейк, который был моим другом, однажды сказал: «Нет рисунка, есть только вдохновение!»
– Нет, я не знала этого, – ответила Лалита, – но… когда я смотрю на эти рисунки… что-то происходит… внутри меня… будто я смотрю не… глазами, а… душой. – Она прервала свой слишком эмоциональный монолог и проговорила: – Вы будете смеяться… над моей… сентиментальностью!
– Я не смеюсь, Лалита, – сказал лорд Ротвин, – я хотел бы вам кое-что сказать. – Он протянул руку и обнял ее.
Лалита замерла, чувствуя, что вот-вот должно произойти нечто необыкновенное и замечательное. Она подняла на него глаза, как завороженная, а лорд Ротвин смотрел на нее так, как никогда не смотрел прежде; как ни один мужчина никогда на нее не смотрел. От волнения у нее перехватило дыхание.
– Лалита! – произнес лорд Ротвин.
