Помимо Лизе, в одной квартире с Маккуином жили коллеги Джильи Карен Бреннан и Франс Анконе. «Ли познакомил меня с хип-хоп-трио De La Soul; их музыка вечно гремела из двухкассетника в его комнате, – вспоминает Лизе. – Он заражал своей «лондонской» энергией, и, когда он находился дома, я тоже некоторым образом попадала в Лондон. Правда, дома мы оказывались одновременно нечасто. Мы работали по десять – двенадцать часов в день, иногда ходили куда-то ужинать, танцевать, а на следующее утро сталкивались в дверях туалета – санузел был один на четыре комнаты, так что мы вечно стояли в очереди. [Помню, как мы. – Э. У.] время от времени колотили в дверь ванной: «Выходи, мне нужно в туалет!» Кроме того, Лизе помнит, как ужасали ее кулинарные пристрастия Маккуина. «Похоже, он тогда совершенно не умел готовить, – говорит она. – Потом я несколько раз угощала его; чаще всего просто варила пасту, но вечно твердила, чтобы он хорошо питался». Через много лет, когда они снова встретились в Лондоне, Ли назвал ее своей «итальянской мамой», «что он, наверное, считал комплиментом».
Как-то вечером, во время ужина Ли отпустил «странное» замечание о гомосексуалистах. Лизе, Карен и Франс даже показалось, что он гомофоб. «Я списала все на его бестактность, невоспитанность или невежество». Никто не ответил ему, и разговор продолжался. Франс завела речь о новых миланских клубах, «и Ли тут же перечислил все местные гей-клубы» и осыпал их подробностями, «которые можно было знать, только если ты завсегдатай таких клубов или давно живешь в Милане… он говорил тоном знатока». Лизе вспоминает, что наступила неловкая пауза, а затем они сменили тему, но после она подумала: «Надо же! Значит, тебе тоже кое-что известно». Ли сидел, слегка склонив голову, «и ни на кого не смотрел». Тогда она поняла, «что в Ли скрыто больше, чем он притворяется».
[205] Позже Ли будет развлекать Саймона Англесса, своего друга по колледжу Святого Мартина, рассказами о своих бурных итальянских похождениях; Англесс счел их все выдумками. «Он рассказывал о штуках, которые казались совершенно невозможными в физическом смысле, – говорит Саймон. – Представьте, например, по его словам, он ездил в каком-то лифте или подъемнике, где занимался любовью с несколькими мужчинами сразу».
[206] Других также удивляло поведение Маккуина. Однажды в выходные Ли пригласил Кармен и ее сестру, которая приехала в Милан в гости, на вечеринку. Они договорились встретиться на углу у ресторана. Шел дождь; Ли пришел с красивым винтажным японским зонтиком из бамбука и вощеной бумаги. «Он, конечно, погубил зонтик, который принадлежал его другу-японцу, потому что такой зонтик не был предназначен для защиты от дождя», – вспоминает Кармен. Когда она указала ему на это, Ли просто расхохотался, и они пошли на вечеринку. Там ее предвзятое мнение о Ли снова подверглось испытанию. «Хозяином был настоящий красавец, работавший у Версаче; там вообще полно было красивых парней, – вспоминает она. – Я гадала, где он с ними со всеми познакомился?»
[207]
Исполненный решимости наблюдать и узнать как можно больше от тех, кто его окружал, Маккуин присматривался к харизматичному Ромео Джильи, которого Кармен назвала «похожим на голограмму… он не был красавцем, но в нем было нечто особенное, загадочное, романтическое».
[208] Ли с интересом слушал рассказы Джильи о себе: он родился в богатой семье и рано лишился обоих родителей. На полученное наследство он объездил весь мир. «Я жил как принц по крайней мере десять лет», – говорил Джильи. Его мать всегда носила наряды от-кутюр (особенно любила Dior и Balenciaga), и Джильи буквально завораживала изысканность этих вещей. Некоторые из них казались движущимися частями скульптуры. «Я обращал внимание на то, как они были сделаны… Что бы я ни делал, я должен знать, как это работает».
В основе его творческого процесса лежит эклектика. Он черпал вдохновение из книг, картин, иностранных традиций, путешествий. «Моя коллекция вызвана к жизни библиотекой моего отца, – сказал он, – в ней никогда не прослеживается какой-то один тренд, но вся это смесь – сборник моих познаний».
[209]
Кроме того, у Джильи Маккуин научился создавать свой публичный имидж. «Джильи привлекал к себе всеобщее внимание, и мне хотелось понять, в чем тут дело, – говорил позже Ли. – Его вещи были почти ни при чем; интерес вызывал он сам как личность. И это, по существу, справедливо для всех. Любой интерес к одежде вторичен по сравнению с интересом к дизайнеру. Но нужно быть уверенным в том, что ты тоже хороший дизайнер. Без уверенности убеждать других невозможно. Если ты не умеешь создавать хорошие вещи, какой смысл пускать всем пыль в глаза?»
[210]
В конце своей «миланской стажировки» Ли рассорился с соседями по квартире на Виа Ариберто. Как-то ночью, вернувшись, Лизе увидела, что в квартире темно и тихо. В своей комнате она обнаружила Ли; он лежал в ее постели ногами на подушке. Ли был «очень огорчен» и рассказывал ей о случившемся, «то и дело рыдая». Она вспоминает: «Было поздно. Я устала. Постаралась как могла утешить его, выпроводила из моей постели и проводила в его комнату. Вскоре после того он собрал вещи и съехал». У Лизе сложилось впечатление, что «он гулко захлопнул за собой парадную дверь».
[211]
В компании Джильи, которая скоро распалась из-за разрыва между Джильи и Карлой Соццани, Маккуин провел совсем немного времени. Летом 1990 года он уехал. Ли уверял Кармен, что не знает, чем займется дальше, но сказал, что возвратится в Лондон, где надеется получить работу; он дал ей адрес и телефон своей матери на тот случай, если она захочет с ним связаться. У нее остались странные и красивые эскизы, подаренные Ли, и пара фотографий. Один полароидный снимок представляет собой сделанный крупным планом портрет, на котором Ли выглядит обезображенным, как будто он царапал снимок скальпелем, чтобы стереть свои черты.
Со стороны казалось, что жизнь Маккуина катится в никуда. Он вернулся в Лондон, снова поселился у родителей на Биггерстафф-Роуд и начал работать на Джона Маккиттерика. Маккиттерик к тому времени ушел из компании Red or Dead и запустил линию одежды под своим именем. В то время Маккиттерика вдохновляли фетиши, и Маккуин работал над рядом моделей из кожи и ПВХ, с множеством молний и заклепок. «На том этапе он снова начал выносить мне мозги в связи с дизайном, – вспоминает Маккиттерик. – У него был опыт работы на Савил-Роу, но в качестве ученика закройщика, а потом он подрабатывал лекальщиком и «швеей», что не было поводом похвастать в резюме и не добавляло ему уверенности в себе. Он говорил, что твердо решил стать дизайнером, а я убеждал его, что вначале нужно изучить весь процесс. Я сказал, что всему можно научиться, работая на других, но лучше всего пойти в школу».
