В январе 1998 года, за несколько дней до показа очередной коллекции Маккуина от-кутюр, сам Юбер де Живанши дал понять: он считает, что работа дизайнера в его модном доме стала «полной катастрофой».
[625]
Помощники Маккуина отказались пускать представителей газеты Sun и других таблоидов, а также телеканала GMTV на предварительные прогоны февральской коллекции одежды его бренда, Joan («Жанна»), потому что те представляли «не ту аудиторию». Это возмутило колумнистку Sun Джейн Мур, которая напомнила о том, что Маккуин родился в рабочей семье и его родители регулярно читают ее газету. «А их сын зазнался до невозможности… удивительно, как он еще видит солнечный свет, – писала она. – Одежда – не произведение искусства. Она существует с единственной целью: чтобы ее носили… Он часто бывает откровенно груб с людьми, гордится тем, что он «хулиган» мира моды».
[626]
Маккуин, вынужденный работать все интенсивнее и в состоянии перманентного стресса, начал срываться на своих помощников. Саймон Костин еще в 1997 году заметил перемены в поведении Ли. В Париже они часто ходили в клуб Le Queen, где расслаблялись после долгой дневной – и вечерней – работы. Когда Маккуин стал знаменитостью, владельцы клуба пригласили его и его спутников в отгороженную от общего зала ВИП-зону. «Ли был довольно застенчив, так что такое положение его вполне устраивало, но нам было уже не так весело, – вспоминает Саймон. – Тогда впервые стало очевидно, что Ли трудно вести ту жизнь, какую он вел раньше». Кроме того, Саймон вспоминает одно происшествие с Мерреем. После одного из парижских показов команде Маккуина выделили апартаменты в дорогом отеле. Саймон обнимался со своим бойфрендом, когда к ним подошел Меррей и по поручению Маккуина сказал: «Саймон, от нас здесь такого не ждут». Тогда я подумал: «Боже мой, куда девался прежний бунтарь?» Ли наслаждался всеобщим признанием; когда нас не было рядом, его осаждали желающие работать у него или просто льстецы. Он начал меняться, вести себя по-другому с теми, кого давно знал. Если кто-то вел себя с ним просто, как раньше, его довольно резко обрывали. Иногда спрашиваешь: «Где такой-то и такой-то?» – и оказывается, что их уже нет. В определенном смысле мы все получили бесценный опыт работы, но за все надо платить. Я вдруг понял, что мне это больше не нравится. Догадываясь, что стану следующим, кого он уволит, я написал ему письмо, в котором вкратце объяснил, почему мы больше не можем работать вместе – он ведь так и так хотел, чтобы я ушел. Мне казалось, что все к лучшему, а его я назвал «просто кошмаром». Он пришел в ярость – «как он смеет так со мной?» – и прочел мое письмо вслух всем, кто находился в лондонской студии. После этого мы с ним много лет не виделись».
[627]
Друг Ли Мигель Адровер также вспоминает, что Маккуин часто срывался, особенно в последние недели перед показами. «Да, он был застенчивым, но в то же время мог быть и по-настоящему злым… Ли бывал бешеным, бесчувственным и иногда говорил: «Если ты, гад такой, не закончишь [свою работу. – Э. У.] к завтрашнему дню, ты уволен». Мигель старался урезонить друга, убеждал, что он – не самая важная персона во вселенной. Однажды, когда они вместе отдыхали на Майорке, Мигель взял его с собой в деревню, где он вырос. Они подошли к дому одной старушки, одетой в черное, которая сидела на лавочке у двери. Мигель сказал: «Вот Александр Маккуин – хотите с ним познакомиться?» – «А это еще кто такой?» – был ответ. «Я перевел ему ее слова и добавил: «Не все тебя знают, многим на тебя плевать».
Ли решил посвятить коллекцию Joan Мигелю, потому что в то время они были особенно близки. «Такие отношения, как у нас, были у него не со многими… Он мало кому доверял – когда начинаешь получать славу и деньги, становишься немного параноиком».
[628] Может быть, таким образом Маккуин хотел поблагодарить друга за то, что тот заботился о нем во время его приездов в Нью-Йорк. Ли не останавливался в отведенных ему апартаментах в дорогом отеле, а предпочитал проводить время с Мигелем в его мрачном полуподвальном жилище на Третьей стрит, между Первой и Второй авеню. Жители соседних кварталов регулярно выкидывали мусор в переулок; Мигель не разрешал открывать в квартире окно, чтобы в квартиру с улицы не заскакивали крысы. Когда шел дождь, квартиру затапливало, поэтому Мигель следил за тем, чтобы на полу ничего не валялось. «Но Ли там нравилось, – вспоминает Мигель. – Он всегда находился в поиске чего-то настоящего, настоящей дружбы – подлинные отношения были для него по-настоящему важны. Отели же у него ассоциировались с работой».
Мигель исполнял и другую роль: он оплачивал «мальчиков по вызову», которых заказывал Маккуин. «Ли был по-настоящему застенчивым и думал, что с ним хотят познакомиться из-за его славы, а не из-за того, какой он на самом деле». Однажды, услышав жалобы Ли, Мигель дал ему листовку с телефонами «мальчиков по вызову» с фотографиями и ценами. «Ли выбирал одного, с которым ему хотелось провести время, я звонил, и они приходили к нам в подвал… Он передавал мне деньги, чтобы я с ними расплатился. Помню, однажды, закончив, он крикнул: «Солнышко, не заваришь мне чаю?»
[629]
В начале 1998 года все силы Ли занимала новая коллекция Joan. Показ, который прошел 25 февраля в помещении бывшего автобусного депо на Гатлиф-Роуд, вызывал ассоциации не только с Жанной д’Арк, которую сожгли на костре в 1431 году, но и с образом куртизанки Агнессы Сорель с портрета французского художника Жана Фуке. Обе эти женщины посвятили себя французскому королю Карлу VII: Жанна – как жертвенный духовный лидер, а Агнесса – как его любовница и мать трех незаконнорожденных детей. Обе женщины умерли, служа ему: Жанна на костре, а Агнесса, в 1450 году, родами. Подозревали также, что ее отравили мышьяком. На пригласительных билетах напечатали портрет Агнессы с Меленского диптиха Фуке, «Богоматерь с Младенцем», написанного около 1452 года. Фуке изобразил Богородицу (Агнессу) в темно-сером корсаже с обнаженной левой грудью, с высоким, бледным лбом; под короной видны рыжие кудри. Картина очень повлияла на восприятие Маккуина. Хотя Ли, который тогда перекрасился в блондина, вначале собирался выпустить на подиум совершенно лысых моделей, стилист Гвидо Палау решил, что это будет слишком жестким ходом. «Я сомневался в его решении; в результате сошлись на том, что сделаем высокую линию лба», – сказал он. Головы моделей закрыли специальными накладками, имитирующими лысину, и украсили тонкими светлыми косичками, в глаза им вставили кроваво-красные контактные линзы. Гример Вэл Гарленд отозвалась о результате так: «Жанна д’Арк, похищенная инопланетянами».
[630] Но самый яркий образ, который призван был впечататься в сознание зрителей, появился в финале. В последней сцене на подиум вышла модель в потрясающем платье, сшитом из красного стекляруса, и в красной маске. Ее окружало огненное кольцо. Безмолвная фигура в кроваво-красном платье, стоящая в окружении бушующих языков пламени, стала символом «женщины Маккуина»: гибкая, сильная, способная выжить после любого пережитого ужаса. Всю жизнь Маккуина влекло к женщинам, пережившим физическое, сексуальное или психологическое насилие; он считал, что лучше других понимает их, так как и сам перенес подобное.
