Однако, сколько бы потрясающих платьев Маккуин ни создавал, в глубине души он всегда стремился и к другим способам творческого самовыражения. На протяжении всей жизни он искал средство, которое могло бы дополнить – а может, и заменить – дизайн одежды. «Когда мы с ним работали, он буквально впитывал все, что делал я, – вспоминает режиссер Джон Мейбери. – Ему нравился процесс киносъемки, и он работал очень активно. Его ум был феноменальным, он схватывал на лету, и ему было бы совсем нетрудно сменить сферу деятельности на кино или театр».
[790] В 2001 году Маккуин организовал для сентябрьского номера журнала Dazed & Confused фотосессию с уроженцем Баварии фотографом Норбертом Шернером. Снимки, которые они вместе подготовили, были такими же волнующими и так же ставили в тупик, как выставка Apocalypse: Beauty and Horror in Contemporary Art («Апокалипсис»: Красота и ужас в современном искусстве»), которая годом ранее проходила в Королевской академии. Среди фотографий был снимок голой женщины в розовых шелковых туфельках Chanel, которая стоит на коленях на столе, повернувшись спиной к задней части осла. На другой фотографии женщина в красивом бледно-розовом корсете стоит в зеленых болотных сапогах, которые наполняют мочой два мужчины (их не видно на снимке). Еще на одной фотографии представлена громадная куча бытовых отходов, смешанных с требухой, свиными головами и внутренними органами, и три голых мальчика, которые лежат в гнили. Больше всего возмущения вызвал снимок повешенного: его ноги и ступни, покрытые нефтью. «Когда спонсоры Маккуина, компания American Express, увидели снимки, они не захотели, чтобы выставку связывали с ними», – вспоминает Норберт.
[791] Шернер считал, что Маккуин обладал «непосредственным чутьем на образы», и назвал его «больше имиджмейкером», чем чем-то другим.
[792] «Он от природы обладал верным чутьем, которое отличало его от остальных», – говорил он. Воображение Маккуина произвело сильное впечатление на фотографа; он сравнил его с «позолоченным черным сердцем, золотым сердцем с черной сердцевиной».
[793]
Ли уверял, что при создании этих снимков он черпал вдохновение в фильме Пазолини «Сало», но истинный источник оказался гораздо более грубым и гораздо более личным. «Снимки связаны с человеческой натурой, – говорил Маккуин. – Иногда вами пытаются управлять ради вашего же блага, потом все сводится к доверию. Но иногда ваше доверие оскорбляют именно те, кому вы доверяете». По его словам, фотографии символизируют, «насколько вы готовы позволить кому-то контролировать ситуацию», а повешенный – «человек, который не способен реагировать адекватно». Голые мальчики в куче гнилья рядом со свиными головами символизируют неизбежность смерти и распада. «И не важно, кто вы – человек или свинья, – все в конце концов окажутся в куче мусора».
[794]
Желание Маккуина бежать от себя постепенно превращалось в своего рода манию. «Ли постоянно искал состояние, в каком ему было бы удобно, – вспоминает его друг Керри Юманс. – Покой оказывался мимолетным».
[795]
14 ноября Маккуин посетил прием в честь выхода первого номера журнала Fable, который редактировала Мишель Олли (та самая, что появилась с дыхательным аппаратом в конце коллекции Voss). Его старый друг Эрик Роуз в тот вечер исполнял роль швейцара. Он вспоминает, как Ли появился в клубе «Синнамон» в Вестминстере, «заторчавшим от кокаина». Эрик посоветовал Маккуину прийти в себя, потому что по ту сторону двери толпятся фотографы. «Он тараторил как пулемет, и к нему прижимался мальчик по вызову… Позже в тот вечер я пошел в Shadow Lounge – можно судить, как это было давно, по тому, что тогда там еще бывало весело, – и там я встретил его уже с другим спутником. Мне стало интересно, как он вышел, ведь я все время стоял у двери. Он ответил, что ему стало скучно и он «вылез по долбаной пожарной лестнице».
[796]
В конце 2001 года Ли уверял, что хочет сократить тусовочный образ жизни. «Я устал, – говорил он. – Все, бросаю выпивку, наркоту и всю эту дрянь». Когда журналист Мэгги Дэвис усомнилась в его решимости, он ответил: «Не думаю, что всем нужно отказываться от выпивки и тусовок, но в жизни всякого наступает время, когда все это уже не действует так, как раньше, и ты понимаешь, что в жизни есть вещи получше, чем лечение похмелья сном».
[797] Друзья приучились читать между строк заявлений Маккуина для прессы. В том же интервью Ли сообщил Мэгги Дэвис, что он сдал экзамен на водительские права. На самом деле он получил лишь временные, ученические права; хотя водить машину он любил, рядом с ним в машине всегда должен был находиться опытный водитель. Примерно в то же время они с братом Тони поехали покупать машину, «фольксваген-гольф». Позже Ли приобрел еще две: джип, на котором он обычно перевозил собак, и «воксхолл-корса», который, по словам Тони, ни разу не выезжал из гаража при доме брата. «Один раз он попросил меня сделать для него пробную поездку, – сказал Тони. – По его словам, у него на такое нет времени».
[798]
Маккуин часто говорил журналистам, что собирается покончить с беспорядочными связями; он высказывался в пользу моногамии. Всякий раз, услышав такие слова, Керри Юманс закатывал глаза от изумления. «Он всегда внушал мне, чтобы я остепенился и перестал вести себя как шлюха, – сказал Керри. – Хороший совет, но, наверное, ему следовало дать его самому себе. Наверное, мы с ним во многом были похожи: нам трудно было сочетать свою жизнь мужчин-геев с мыслью о романтической любви. Кроме того, он никому не доверял».
[799] Тони вспоминает, как говорил с младшим братом о его личной жизни. Вдруг Ли повернулся к нему и сказал: «Тони, кругом столько дерьма. Все, что им нужно, – деньги». Тони огорчился, узнав, что, по мнению Ли, у него не было ни одного партнера, с которым он мог бы создать семью. «Я вспоминаю его слова: «Кругом столько дерьма»… При его образе жизни такое было в порядке вещей. Я обычно говорил Ли, что он играет с заряженным оружием; в наши дни и в нашем возрасте это очень опасно».
[800]
При всей своей любви к беспорядочным связям Ли был склонен и к романтическим жестам. Однажды зимой после сильного снегопада Арчи Рид слег с ишиасом. Ли позвонил ему домой на Тоттеридж-Лейн и попросил приехать, но Арчи ответил, что не может пошевелиться, так у него болит спина. Маккуин не желал ничего слушать и объявил, что пришлет за ним вертолет. «Я говорил, что это обойдется ему в 150 тысяч фунтов, просил не валять дурака, – вспоминает Арчи, который вытатуировал у себя на шее переплетенные, как змеи, буквы «Л» (от «Ли») и «А» (от «Александр»). Надпись, сделанная ниже, гласила: «Любовь навсегда». – Он ни в чем не знал меры».
[801] Темный романтизм Маккуина нашел полное отражение в его следующем парижском показе, который назывался Supercalifragilisticexpialidocious. Показ состоялся 9 марта в «Консьержери», бывшей тюрьме, где перед казнью в 1793 году держали Марию-Антуанетту. Ли очень нравились костюмы периода Великой французской революции, да и сама эпоха вызывала его интерес. Несмотря на то что он не умел читать по-французски, он часто листал иллюстрированную книгу Чарлза Кунстлера 1943 года, посвященную этой французской королеве. Первая модель на показе как будто вышла из сказки: молодая девушка в розовато-лиловом капоре и накидке вела на поводках двух волков. Окружающая обстановка очень напоминала темницу. Маккуин попросил режиссера Тима Бертона, который разделял его увлечение готикой и разработал макет пригласительных билетов, создать освещение для шоу. «Там были кожаные бюстгальтеры, похожие на сбрую; иногда они соединялись с ремнями, подчеркивавшими торс и ягодицы. Несмотря на то что эта «сбруя» крепилась поверх атласных французских панталон и кофточек, она выглядела изящно и вполне уместно», – написала Хилари Александер из Daily Telegraph.
[802] И критики, и покупатели признали гениальной коллекцию с ее «намеком на угрозу».
[803] Впрочем, был среди зрителей один аутсайдер, у которого возникли сомнения по поводу увиденного. Опытного военного корреспондента The Times Энтони Лойда послали освещать Парижскую неделю моды после того, как Сьюзи Менкес раскритиковала плотный график Недели и назвала его «бесчеловечным». Лойд заметил, что волков – которые на самом деле были «гибридами», помесью волков и хаски – судя по всему, чем-то накачали. Кроме того, они явно боялись яркого света и окружавшей их толпы. Еще меньше Лойду понравился зловещий образный ряд коллекции. «Все было похоже на женоненавистническую фантазию извращенца; в тот день все, что я видел, было таким же развратным и ненормальным, – писал он, – хотя такая картина вполне соответствует тому миру, которым управляют деспотические химеры вечной молодости, власти, сексуальности и тирании красоты».
[804]
