Ролли помрачнел еще больше. Почему он не может просто уехать и забыть обо всем? Бросить все это раз и навсегда? Герцог никогда не признается в своем отцовстве. В самом деле, что ему нужно от этого человека? Денег? Нет! Наладить отношения? Вряд ли.
Однако с тех пор, как его бесцеремонно выставили из особняка герцога, когда он был юнцом, Ролли был одержим идеей возмездия. В глубине души он знал, что ни за что не отступится, пока не добьется справедливости, которой, на его взгляд, заслуживал. Не столько для себя, сколько в память о матери.
Он вновь пришпорил коня на повороте дороги, мускулы его ног дрожали от гнева и обиды при воспоминании о грустном, безжизненном лице матери. Она была хрупкой, нежной женщиной. Как только Ролли достаточно подрос, чтобы понимать это, он старался поддерживать и оберегать мать, ограждать от всеобщего осуждения, в атмосфере которого они жили.
Он был хорошо воспитанным мальчиком, примерным учеником. Никогда не жаловался, никогда не доставлял матери неприятностей. И все же она страдала. Потому что родила ребенка вне брака. Потому что выглядела недостойной в глазах тех, кто ее осуждал.
Вслед за сожалениями Роллингсона охватила скорбь. Когда он несколько недель назад прибыл в Лондон, его план был прост. Он рассудил, что, если сумеет подружиться с Атвудом, покажет себя стоящим, достойным человеком, маркиз, возможно, поддержит его требования, поможет ему заставить герцога признать свою ответственность. Он также постарался заслужить доверие Доротеи, чтобы укрепить свои связи с этой семьей.
Как всякий смекалистый боевой офицер, Ролли никогда не позволял себе недооценивать противника: герцог оказался холодным, черствым и деспотичным, как Ролли и ожидал. Невероятно жестоким, каким он помнил его по их единственной короткой встрече много лет назад.
Что он на самом деле недооценил, так это собственные эмоции. Он не ожидал, что станет испытывать к Атвуду, своему единокровному брату, такое странное чувство – смесь восхищения и зависти. Что у него возникнет жгучее желание понравиться, но что еще важнее – заслужить доверие маркиза. К Доротее Роллингсон испытывал искреннюю дружескую привязанность и стремление защищать на правах старшего брата.
Ролли задумался. Каков будет их следующий шаг? И тут же громко рассмеялся, потому что представления не имел, в каком направлении ему самому следует действовать. У него не было никакого документа, подтверждавшего отцовство герцога. Такого документа вообще не существовало. Он солгал Атвуду и Доротее, чтобы выиграть немного времени. Чтобы дать им возможность как следует обдумать его историю.
Письма, подробно раскрывавшие развитие отношений между его матерью и герцогом, были у него отняты. Хотя Ролли не мог не признать, что они вряд ли могли послужить достаточным доказательством. Как сказал Атвуд, бумаги легко подделать. У него осталось одно последнее письмо, написанное матерью утром того дня, когда она умерла. Но оно было скорее загадкой, чем доказательством. Хотя мать и писала о нем, о ребенке, которому она и герцог подарили жизнь, в последних строках письма она признавалась, что обманула герцога, и просила у него за это прощения.
Не понимая, что бы это могло значить, Ролли отнес эти слова за счет ее болезни и не придал им значения. По наивности он отдал все письма герцогу много лет назад, но это письмо оставил у себя. Пусть оно ничего не доказывало – он не мог с ним расстаться, потому что это было единственное, что осталось ему от матери.
Чем это все закончится?.. С каждой милей, приближавшей его к столице, Ролли все отчетливее осознавал: если эта его последняя попытка провалится, ему придется искать в себе силы, чтобы влачить унылую жизнь отверженного. Потому что если ему это не удастся… Ролли тряхнул головой. О последствиях было невыносимо даже думать.
Темные тучи мрачно клубились над головой, угрожая дождем. Доротея смотрела на Картера. Он стоял с каменным лицом. Она старалась угадать, о чем он думает, что чувствует, но это было невозможно.
– Думаешь, это правда? – Голос его прозвучал глухо, безжизненно.
Доротея медленно вздохнула, чтобы успокоить собственные бурно разыгравшиеся эмоции.
– Думаю, это вполне может быть правдой. Слишком много случайностей, так удачно складывающихся в общую картину. Но что еще более важно, майор твердо уверен, что герцог его отец. И одержим идеей услышать эти слова от его светлости.
Картер поморщился:
– К сожалению, я вынужден с тобой согласиться. Хотя эта история не укладывается у меня в голове. Мой отец всегда был таким праведным, таким нетерпимым в вопросах морали. Интрижка с гувернанткой? Это слишком попахивает мелодрамой, чтобы быть правдой.
– Что же нам делать?
– Вернусь в Лондон и поговорю с герцогом. А уж потом… – Голос Картера прервался, и он пожал плечами.
Доротея с болью в сердце наблюдала, как под наплывом горьких мыслей хмурится и мрачнеет его лицо.
– Я еду с тобой.
У Картера стеснило грудь. Он понимал, что должен сказать, чтобы она не беспокоилась, что он сам разберется с этой проблемой. Она заслуживала того, чтобы остаться здесь, со своими сестрами, радоваться вместе с ними рождению близнецов.
Но слова не приходили. Картер выругался про себя. Он слишком нуждается в ней. В этот трудный момент, когда его мир шатался и рушился, Доротея была единственной опорой в его жизни, только на нее он мог положиться. Жена – единственная живая душа на свете, честности и искренности которой он мог доверять.
Она любила его. А он, бессердечный негодяй, хотел нагло воспользоваться этой любовью в своих интересах. Но Картер не мог ничего с собой поделать. Только она одна могла помочь ему сейчас сохранить здравомыслие и способность действовать правильно.
Пока Доротея собирала вещи и прощалась с сестрами, Картер направился в конюшню и приказал, чтобы срочно подготовили его двухколесный экипаж. Он резко оборвал конюха, когда тот услужливо заметил, что не стоило бы пускаться в путь в открытой коляске в такую ненастную погоду, и хмуро посмотрел на сгущающиеся в небе тучи.
– Я готова!
Картер оглянулся. Доротея торопливо сбегала по лестнице, радостно улыбаясь ему. На ней было темно-синее дорожное платье и накидка чуть более светлого оттенка. Ленты на шляпке тоже были синие. Боль, теснившая сердце, слегка отступила.
Они провели в пути немногим больше часа, когда первая крупная капля дождя упала ему на плечо.
– Надо повернуть назад, – сказал Картер, когда дождь зарядил не на шутку. – Или остановиться на ближайшем постоялом дворе.
– Чепуха. – Доротея решительно покачала головой. – Это всего лишь дождь. К тому же он может перестать.
– Если ты подхватишь простуду, я никогда себе этого не прощу.
– Боже мой, Картер! – Она сморщила нос. – Я не такая уж хилая. Хотя ты и считаешь меня слабенькой неженкой, уверяю, под дождем я не растаю.
Коляска угодила колесом в лужу, и их окатило фонтаном грязных брызг. Картер крепче сжал поводья, но не замедлил хода. Дождь все усиливался. Поля шляпы, прикрывая глаза, не позволяли дождю закрыть ему обзор. Но если ливень не утихнет, они все же вынуждены будут остановиться.
