Он сказал это спокойно и уверенно, но я почему-то подумала, что брат врет. Поди узнай теперь, так это или нет! И если Семен вот так валит все на мертвого – кто он после этого?
Брат смотрел прямо и открыто, но мне все равно чудилось, что здесь кроется какая-то неправда. Семен скрывает от меня что-то. Прежде у нас не было тайн – это ведь очевидно. Значит, появилось нечто, о чем я не должна знать ни при каких условиях. Даже ценой такой ужасной лжи. Лжи на мертвого…
Наши разборки были прерваны звонком в дверь. Семен метнулся, собирая с кровати пакетики:
– Сашка, помогай скорее! Ну, не сиди же!
Я очнулась и тоже начала быстро сбрасывать пакеты в подол халата. Вдвоем мы унесли все в ванную, засунули в барабан стиральной машины и прикрыли парой полотенец. Звонки становились все настойчивее, я испуганно вцепилась в руку брата:
– Кто это?!
– Не знаю… но лучше открыть, пока соседи в милицию не позвонили.
Семен высвободил руку и пошел в коридор, оставив меня в ванной. Я прижалась к кафельной стене и замерла. Сердце глухо бухало в предчувствии чего-то нехорошего. Я услышала знакомый голос, от которого задрожали колени и заколотилось птичкой где-то у самого горла сердце:
– Она у тебя?
– У меня. Но я не понимаю…
– Что тут, мать твою, непонятного?! – рявкнул Акела. – У Клеща сердечный приступ, а вы двое!.. Как вы можете так относиться к человеку, давшему вам жизнь, неблагодарные мерзавцы?!
Я вылетела из ванной, оттолкнула в сторону попавшегося на пути Семена и завизжала:
– Что с папой?! Что произошло с папой?!
Акела, закрыв за собой входную дверь, шагнул ко мне и схватил за плечи:
– Не ори. Надо было думать головой, прежде чем не являться ночевать! Во всех новостях только и разговоров что о банде скинхедов и о какой-то разборке возле морга! Кто-то видел там девушку на мотоцикле – прикинь, их много в городе?! И что должен был думать твой отец, когда ты не пришла, а твоя охрана не знала, куда ты делась?! И у морга они тебя видели, а потом потеряли, догоняя этих скинов недоделанных!
О, теперь понятно… Мои охранники, следовавшие по пятам на почтительном расстоянии и не вмешивавшиеся в ситуацию до того, пока она не стала совсем уж критической, как и было оговорено с папой, внезапно решили развлечься и погнались за убегавшими от морга скинами, подумав, что я в безопасности, раз рядом Семен. А потом, вернувшись, не обнаружили мотоцикла, зато нашли машину брата. Мотоцикл Семен загнал в подземный гараж своего жилого комплекса, куда входа посторонним просто не было – он осуществлялся только по специальной магнитной карте-ключу, потому-то его и не нашли. Свет мы не включали, и моя охрана решила, что со мной что-то случилось.
Папа от такого известия, понятное дело, взволновался. Только Акела догадался, что мне больше негде быть, как только у Семена, куда по какой-то причине не стали подниматься Гамаюн и Башка. Проводив папу в больницу в карете «Скорой помощи», Акела поехал сюда. И, разумеется, нашел меня.
– Если поторопишься, успеем доехать до больницы прежде, чем там сменятся врач и медсестра. Сможешь поговорить и узнать все, что захочешь.
Я начала лихорадочно собираться, бегала по квартире, бестолково натыкаясь на мебель и углы. Акела так и стоял в коридоре, никак не отреагировав на приглашение Семена пройти хотя бы в кухню.
– Думаю, тебе не стоит ехать с нами, – бросил он, заметив, что Семен тоже начал одеваться.
– Почему это? – с вызовом спросил брат, не понимая, очевидно, почему должен подчиняться этому странному человеку.
– А потому это, – насмешливо ответил Акела. – Потому, что хватит с меня явления вашего братца с его алкоголичкой-женой. Устроили там сцену у хладного трупа, выли вдвоем, как по покойнику. Поэтому со мной поедет только Александра – самая адекватная. Все, разговор окончен. Ты готова? – Это относилось уже ко мне, и я кивнула, застегивая последнюю «молнию» на куртке. – Отлично. Тогда поехали.
Взяв за руку, Акела властно увлек меня за собой, усадил в машину и завел двигатель. Я сжалась на заднем сиденье, думая о несправедливости жизни. Если бы не папин инфаркт – никогда, возможно, Акела не взял бы меня за руку, не прикоснулся и не посадил в свою машину. Вот ведь…
– Плакать будешь? – спросил он внезапно, не отрывая взгляда от темной дороги, освещаемой только лучами фар.
– Я никогда…
– Я так и понял. Терпеть не могу женские слезы.
– Вообще никогда не плачу! – с вызовом бросила я, выпрямляясь и принимая вызывающую позу. – Даже когда с байка сошла на полном ходу и весь бок ободрала до костей – и то не плакала!
– Вроде как Кнопка из стали? – понимающе хмыкнул Акела, припомнив отцовское прозвище, но глаз его, взгляд которого я поймала в зеркале заднего вида, улыбался.
– Заржаветь боюсь! – парировала я.
Он не стал больше препираться, замолчал, а я впервые захотела заплакать.
Папа был в сознании, лежал в теплой палате под присмотром медсестры. Меня впустили всего на пару минут, и то только потому, что Акела сунул в карман доктору зеленую бумажку. Я чувствовала себя страшно виноватой – ведь мне и в голову не пришло набрать номер, предупредить, что не приеду, останусь у Семки. Ничего бы не произошло…
– Явилась? – проговорил папа с трудом и попытался сесть, но медсестра мигом подскочила и защебетала:
– Осторожно, Ефим Иосифович, не нужно так резко… – и повернулась ко мне, бросив неприязненно: – Ближе подойди, что встала в дверях?
Я моментально вскипела – никто не позволял себе разговаривать со мной в подобном тоне.
– Где захотела – там и встала! И вообще – будьте добры покинуть палату, мне нужно с отцом наедине поговорить!
Тетка растерянно обернулась к папе, ожидая помощи или хотя бы того, что он осадит зарвавшееся чадо, но не тут-то было. Папа предпочитал, чтобы свои проблемы и какие-то мелкие неприятности я разруливала сама, а потому не вмешивался. Медсестре ничего не осталось, как выйти, кинув в мою сторону неприязненный взгляд. Только после того, как за ней закрылась дверь, я подошла к кровати и наклонилась, чтобы поцеловать отца.
– Пап, ну что ты так неаккуратно-то?
– Неаккуратно? А ты как – толково? Почему не позвонила, как от охраны улизнула? Что еще за новости?
Мне не хотелось посвящать отца во вчерашние события – разволнуется, ему станет хуже, зачем? Проще все признать, повиниться, скроить виноватую и смиренную физиономию – и папа простит. Собственно, так и произошло – стоило мне опустить голову, как отец взял мою руку и сжал:
– Ну-ну, Кнопка, что ты? Я жив, все в порядке. Скоро поправлюсь.
– Папа, прости меня, а? Действительно, не подумала, заболтались с Семкой, а потом поздно было уже ехать…
