– Почему? – расстроилась я.
– У тебя лицо делается как на фотографиях начала века – тонкое, строгое, загадочное. А распущенные волосы тебя простят.
Однако…
– Могу собрать.
– Как хочешь.
Дальше шли молча. Я сжимала в кулаке шпильки и лихорадочно придумывала тему для разговора – невозможно ведь так долго молчать.
До самой набережной так ничего и не придумалось. Там оказалось многолюдно – не только мне пришла подобная идея, многие вон целыми классами пришли. И пьяных столько… Я не любила спиртное, а уж после выходки с джином в кафе и вообще не прикасалась. Хотя папа не запрещал. Он вообще ничего не запрещал, считая, что запреты только подогревают интерес. Когда он впервые увидел меня с украденной у него же сигаретой, ничего не сказал, не стал читать морали о вреде курения, сказал просто:
– Если уверена, что тебе это надо, – не прячься и не воруй. Покупай нормальные сигареты.
– Я брошу, папа…
– Это твое дело, Александра.
Больше он к этому разговору не возвращался, а я курила в открытую и не слишком много – легализация процесса лишила его очарования. Мне просто нравился собственный вид с сигаретой – не больше.
То же и со спиртным. В шестнадцать папа сам налил мне стопку водки, и я едва концы не отдала. Эскапада с джином была моей второй встречей с крепким алкоголем.
Почему-то вид пьяных сверстников на набережной в предрассветный час вызвал у меня отвращение. Такое впечатление, что они украли у меня что-то личное, нарушили идиллию, которую я создавала с любовью и трепетом. Настроение испортилось, и Акела это заметил.
– Что с тобой?
– Давай уйдем, – попросила я.
– Ты же рассвет хотела.
– А получила закат, – буркнула я, обводя рукой набережную. – Такое впечатление, что попала в голливудский фильм про Апокалипсис и сейчас эти зомби на нас нападут.
– Нападут – отобьемся, – улыбнулся Акела. – Если хочешь, давай уйдем. Сейчас машину вызову. – Он повернул меня к себе и полез во внутренний карман пиджака за мобильным телефоном. Его рука тыльной стороной коснулась моей груди, и я вздрогнула. Ощущение было новым и странным. Оказывается, это совсем не то же самое, что гладить себя в душе… Я перехватила его руку и попросила:
– Не надо машину.
– А что делать будем? Все еще закрыто.
– Покажи мне, где ты жил до того, как к нам переехать.
Я пошла напролом… Сейчас он рассмеется и скажет мне: «Я ведь предупреждал, что сам решаю» или: «Это не твое дело», а то и вовсе вызовет водителя и отправит меня домой. Но если я не попробую, то никогда не узнаю.
– Ты действительно этого хочешь? – абсолютно спокойно спросил Акела, и я кивнула, закусив губу. – Тогда идем. Это рядом.
Я шла рядом с мужчиной своей мечты к нему домой, и внутри все пело. Я твердо решила, чем закончится этот визит. Конечно, Акела может быть против, но я ведь не слепая и вижу, как он смотрит на меня, когда думает, будто я не замечаю.
Акела жил в сталинском доме, а окна двухкомнатной квартиры выходили прямо на набережную. В квартире чувствовалось легкое запустение, да и немудрено, ведь хозяин здесь не появлялся.
– Проходи, – Акела распахнул двустворчатые двери и впустил меня в просторную гостиную.
Я вошла и замерла от восторга – на стене в специальных креплениях висели мечи. Приблизившись, я сняла пиджак и осторожно прикоснулась к рукояти нижнего меча. Кожа на ощупь была мягкая, почти нежная.
– Нравится? – спросил Акела, подходя сзади, и я кивнула, не в силах оторвать взгляд от оружия. – Самурайский меч эпохи Токугава.
– Из чего рукоять?
– Акулья кожа.
Я повернулась и выдохнула:
– Го-о-осподи…
– Что?
– Ты не представляешь, как я люблю оружие! Чувствую такое возбуждение, прикасаясь, что, кажется, в обморок упаду. Конечно, меня больше влекут пистолеты и винтовки, но это… Никогда не видела такой красоты.
– И не увидишь. Это все – в единственном экземпляре.
– А откуда?
– Плата за верность, – сказал Акела и нахмурился. – Не спрашивай, от кого и почему, я не готов говорить с тобой. Давай выпьем чаю, – предложил он. – Не уверен, что в холодильнике что-то есть, но чай имеется точно.
– Да, давай, я замерзла что-то. И… у тебя нет какого-нибудь халата? – запнувшись, спросила я. – Мне бы переодеться, платье-то…
– Сейчас.
Он вышел и спустя минуту вернулся с огромным банным халатом. Я поблагодарила и взялась за застежку платья. Акела тут же покинул помещение, загремел в кухне посудой, зашумел водой. Да-а, а план-то мой под угрозой – похоже, он на самом деле считает меня ребенком. Ничего, я настырная.
Завернувшись в халат от подбородка до пят и закатав длиннющие, как у Пьеро, рукава, я пошла в кухню. Под халатом остались только чулки на поясе и тонкие кружевные трусики. Снимать все это я не стала – что, некому больше, что ли? Ощущала себя какой-то дешевой вокзальной девкой, предлагающей себя клиенту, но это не угнетало – «клиентом» был человек, которому я собиралась принадлежать остаток жизни. Какой тут стыд…
Кухонька оказалась длинной, узкой и такой неожиданно уютной, что у меня от восторга перехватило дыхание. Как, ну вот как может мужчина так обустроить быт? Не каждой женщине под силу. Белый гарнитур, небольшой стол в углу, табуретки, шторы в крупную бело-синюю клетку и такая же скатерть на столе – скатерть, а не клеенка, полотняная крахмальная скатерть! Такое роскошество появлялось у нас в доме раз в год – на папин день рождения, он, насидевшись в лагерях, требовал хотя бы раз в году истинно домашнего уюта, не представляемого, по его мнению, без крахмальных скатертей и салфеток и специальных серебряных колец. Заставлять Галю застилать стол такой скатертью ежедневно папа все-таки считал излишеством.
Я прикоснулась к полотенцу, висевшему на крючке – той же расцветки, что и шторы, и скатерть, и обивка сидений табуреток.
– Какое постоянство.
– Глаз отдыхает, – улыбнулся Акела, доставая из навесного шкафчика чашки.
– Со вкусом…
– Мама любила сочетание синего с белым, – коротко объяснил он и перевел разговор: – Ну что, ты теперь вполне самостоятельная, с аттестатом. Когда вступительный?
– Еще документы надо подать. Может, я вообще передумаю поступать, – легкомысленно заявила я, устраиваясь на табуретке.
– А что же делать будешь?
– Замуж выйду.
– И кандидат есть? – включился в игру Акела, наливая чай и двигая ко мне чашку.
– Есть, – кивнула я.
– Познакомишь?
– Запросто.
