— Вы отличный тайный агент! — восхитился я. — Что вы с ним сделали? Выстрелили ему в лодыжку из скрытого в носке пистолета или послали через зубной имплантат сигнал в штаб-квартиру и записали все на наручные часы?
Курьер снова порылся в бумагах и кинул на стол экземпляр «Экспресс». Внутри лежала фотография посла США, приветствующего в аэропорту Орли группу американских бизнесменов. Курьер коротко взглянул на меня.
— Пятьдесят процентов этих вот американцев работают — или работали — в Комиссии по атомной энергии. Большая часть остальных — эксперты в атомной энергетике или родственных областях. Бертрам: физик-ядерщик в МТИ. Бестбридж: исследования лучевой болезни. Уолдо: эксперименты с радиоактивными осадками, работал в госпитале Хиросимы. Хадсон: водородные исследования, сейчас работает на армию США.
Курьер ткнул ногтем в Хадсона. Именно этого человека он сфотографировал.
— О’кей, — сказал я. — Что вы мне пытаетесь доказать?
— Ничего. Просто даю вам расклад. Вы ведь этого хотели, верно?
— Да, спасибо.
— Я всего лишь сопоставил эксперта по водородным исследованиям из Пекина с его коллегой из Пентагона. И мне очень интересно, почему они оба одновременно оказались в одном городе, а главное — почему пути обоих пересекаются с вашим? Такие совпадения заставляют меня нервничать.
Он залпом допил кофе.
— Не стоит пить слишком много крепкого кофе, — заметил я. — Ночью спать не будете.
Курьер собрал фотографии и журнал.
— У меня своя система борьбы с бессонницей, — хмыкнул он. — Пересчитываю составленные доклады.
— Следите за резидентами, делающими неожиданные выводы, — порекомендовал я.
— Это не снотворное. — Курьер встал. — И еще кое-что важное я оставил напоследок.
— Неужели? — Интересно, что может быть важнее того, что Китайская Народная Республика готовится к ядерной войне?
— Девочка была нашей.
— Какая девочка была чьей?
— Убитая девочка работала на нас. На департамент.
— Временный сотрудник?
— Нет. Постоянный. Гарантийный контракт и все прочее.
— Бедная малютка, — вздохнул я. — Она разрабатывала Кван-Тьена?
— Это не имело никакого отношения к посольству. Им ничего о ней не известно.
— Но вы знали?
— Да.
— Играете на две стороны?
— Как и вы.
— Вовсе нет. Я работаю только на Лондон. И если что-то делаю для посольства, то только в виде любезности. Всегда могу отказаться при желании. Что в Лондоне хотят от меня в связи с этой девочкой?
Курьер снова сел.
— У нее квартира на левом берегу. Просто пошарьте в ее личных бумагах и вещах. Ну, сами знаете. Конечно, это маловероятно, но, быть может, вам и удастся что-то обнаружить. Вот ключи — в департаменте есть дубликаты на всякий случай. Маленький — от почтового ящика, большие — один от подъезда, другой от квартиры.
— Вы спятили. Полиция наверняка там все перевернула через полчаса после ее смерти.
— Конечно, перевернула. Мы следили за ее квартирой. Именно поэтому я и переждал немного, прежде чем вам сказать. В Лондоне абсолютно уверены, что никто — ни Луазо, ни Датт, никто другой — не знал, что девушка работала на нас. Так что скорее всего они провели лишь формальный обыск.
— Если девушка была постоянным сотрудником, вряд ли она что-то хранила дома, — заметил я.
— Конечно. Но там могут оказаться какие-нибудь мелочи, которые могут всех нас поставить в затруднительное положение… — Он оглядел грязные обои моей комнаты и ткнул пальцем старую кровать. Она скрипнула. — Даже самый опытный оперативник испытывает искушение иметь что-то под рукой.
— Это против правил.
— Безопасность важнее правил, — сказал он. Я согласно пожал плечами. — Именно. Теперь вы понимаете, почему они хотят, чтобы вы туда наведались? Идите и обшарьте там все так, будто это ваша комната, а вас только что убили. Возможно, вы отыщете нечто такое, что никто другой не отыскал бы. Есть страховка на тридцать тысяч новых франков, если вдруг вы найдете кого-то, достойного ее получить. — Он написал адрес на бумажке и положил на стол. — Я буду на связи. Спасибо за кофе, он очень хороший.
— Может, если я начну делать растворимый, у меня будет поменьше работы, — сказал я.
Глава 16
Погибшую девушку на самом деле звали Энни Казинс. Ей было двадцать четыре года, и она жила в новом многоэтажном доме неподалеку от бульвара Сен-Мишель. Комнатка тесная, потолки низкие. То, что риелторы описывали как студию, на самом деле было крохотной спаленкой, а туалет, ванная и встроенный шкаф больше походили на пеналы. Основная часть средств, отпущенных на строительство, наверняка ушла на отделку парадного входа, выложенного стеклянной плиткой, мрамором и сделанными под бронзу зеркалами, в которых отражение выглядит загорелым, отдохнувшим и слегка мутным.
Будь это старый дом или хотя бы красивый, тогда, возможно, в нем остались бы следы пребывания погибшей девушки, но комната была пустой, современной и жалкой. Я осмотрел вешалки и ящики, проверил матрас и подлокотники, скатал дешевый ковер и пошарил лезвием ножа между паркетинами. Ничего. Духи, белье, счета, открытка, присланная из Ниццы: «…некоторые купальники — просто чудо…», сонник, шесть номеров журнала «Элль», порванные чулки, шесть недорогих платьев, восемь с половиной пар обуви, отличное английское пальто, дорогой радиоприемник, выставленный на волну «Франс мьюзик», банка «Нескафе», банка порошкового молока, сахарин, порванная сумочка с рассыпавшейся внутри пудрой и разбитым зеркальцем, новая сковородка. Ничто не указывало на то, какой была Энни, чего боялась, о чем мечтала или чего хотела в жизни.
Прозвенел дверной звонок. На пороге стояла девушка, на вид лет двадцати пяти, но точнее сказать было трудно. Большой город накладывает свой отпечаток. Глаза горожан скорее изучают, чем смотрят, оценивают и прикидывают, чего ты стоишь, пытаясь определить, победитель ты или лузер. Именно это девушка и пыталась сделать.
— Вы из полиции? — спросила она.
— Нет. А вы?
— Я Моник. Живу в соседней квартире, одиннадцатой.
— Я Пьер, кузен Анни.
— У вас странный акцент. Вы бельгиец? — Она хихикнула, словно быть бельгийцем — самое смешное, что может случиться с человеком.
— Наполовину, — любезно соврал я.
— Я всегда могу определить, отлично улавливаю акцент.
— Безусловно, улавливаете! — восхитился я. — Мало кто способен вычислить, что я наполовину бельгиец.
— И на которую половину?
— Переднюю.
Она снова хихикнула.
— Я имею в виду, кто из родителей бельгиец — мать или отец?
