Крошечные огоньки на рамке двери сплетались в невообразимые узоры.
* * *
После обхода кафедральных помещений бодрость и любопытство как рукой сняло. Четыре лаборатории, десять лекционных, тридцать преподавательских по площади сравнимых с залом консерватории… Мои бедные ватные ноги гудели и ныли.
Драгар сопровождал меня, открывал двери, объяснял все, что спрашивала, а заодно и то, о чем не спрашивала. Похоже, он чувствовал себя тут как рыба в воде, и без устали фонтанировал не только информацией, но и неиссякаемой энергией. Если бы энтузиазм превращался в электричество, Драгар обеспечил бы светом все корпуса Академии.
— На кафедре тридцать преподов, семь лаборантов, пять техников, две уборщицы и… — парень поднял глаза к потолку, то ли подсчитывая, то ли припоминая. Тогда я еще не знала, что скандра, умеющего считать до тридцати, можно смело награждать орденом. — Кажется, человек двадцать аспирантов. Но это вам лучше скажут преподы. Назначите заседание и потребуйте отчеты.
Слова «заседание», «аспиранты», «лаборанты», «техники», «уборщицы», «отчеты» притупили бдительность — прежде она вела себя умнее. Но обманчиво привычная вузовская обстановка сработала как колыбельная. Состав кафедры и обязанности сотрудников — как снотворное. Усыпленная ими бдительность почти не реагировала на внешние раздражители. Хотя все эти управления энергией огня и чем-то там еще, ему подвластным… Очень странно звучало для обычной, безобидной кафедры физики.
Но по-настоящему встряхнуло меня дополнение Драгара:
— Кстати, проректор Вархар Изилади сидит на этом же этаже, через стенку.
Помяни черта, и он появится.
— Смотрю у вас тут экскурсия в самом разгаре? — Вархар, собственной персоной, уже возвышался посреди холла кафедры и прожигал меня взглядом, привычно приподняв бровь с родинками.
Один его глаз светился голубым, и мне стало совсем не по себе. Он не бликовал, а именно светился мерным густо-голубым светом.
— Добрый вечер, проректор, — тон Драгара лучше всяких слов говорил, что встреча обрадовала его не больше, чем меня.
Вархар приблизился, обошел, уделив внимание ногам, ягодицам, груди, шее, как на грех, распущенным волосам. Длинные пряди разметались по спине в художественном беспорядке.
— Смотрю, ты неплохо отдохнула и выспалась, — резюмировал свои наблюдения проректор.
— Мы уже закончили, — ответила я невпопад. — И планируем уходить.
Вархар покачал головой и подошел вплотную. Теперь нас разделяло расстояние не больше двух ладоней. Опустив голову и глядя на меня сверху вниз, проректор изрек, внезапно перейдя на «вы»:
— Неужели вы откажете мне в прогулке по Академическому саду? Я хотел показать вам столовую и поужинать заодно.
— Благодарю, поем в комнате, — я придала тону побольше бескомпроминости. — Да и ноги устали.
— Настолько устали, что не в состоянии пройти несколько метров? — бровь Вархара все еще удерживала родинки на лбу, а глаза снова стали одинакового цвета. Взгляд проректора, казалось, пронзал меня насквозь. Я поежилась, сердце пропустило удар.
— Я очень устала, — процедила сквозь зубы. — Судя по расписанию, рабочий день у вас заканчивается в пять вечера. А сейчас, — я кивнула в сторону допотопных белых ходиков на стене, — уже девять стукнуло. Поэтому прошу извинить, но я иду в свою комнату.
Я обогнула Вархара — он и не думал двигаться с места — и выскочила из кафедры. Уже у лифта меня нагнал Драгар.
— Здорово вы с ним! — поделился он незамутненным уважением к руководству восторгом.
Не ответив, я зашла в кабинку. Еще не хватало делиться своими впечатлениями от этого грубияна и мужлана с мальчишкой. Драгар мне даже в правнуки, возможно, не годится.
— Вы обиделись? — по-детски непосредственно расстроился Драгар, заглянув мне в глаза. — Я же не хотел…
— Все нормально, я сама дойду до комнаты.
Я выскочила из лифта и поспешила вперед, по коридору, в надежде, что на сегодня и назойливое общение, и неприятности позади.
Но моим надеждам не суждено было сбыться. Как и всегда, с момента, когда согласилась на эту работу.
2
Не успела добраться до своей комнаты, коридор наполнился криками и визгом, переходящим в ультразвук. Такого я уж точно не ожидала от здешних бугаев-студентов.
В конце коридора, в тупике, столпился народ. Я бросилась туда, и уже на середине пути в нос ударил противный запах гари. Над головой пролетела молния, вторая, третья. Я вспомнила древний мультик про поросенка Фунтика, его героя, над чьей головой свистели сначала пули, а после и сапоги, и поняла, что сама себе завидую.
Я никогда не управляла электричеством вот так, напрямую. Но сейчас, не задумываясь, подняла руку вверх и молнии послушно замерли в воздухе, словно замороженные. Чудеса, да и только!
Как можно более уверенной поступью, я подошла к толпе и прокричала.
— А ну разойдись! — надо сказать, навыки командования оравой пьяной от опасности и близости потасовки молодежи, я еще не растеряла.
Студенты нехотя расступились, открыв взгляду «виновников торжества».
Уже лучше. За высоченными спинами я не разглядела бы задир, даже в прыжке.
Трое ребят, в юбках-шортах, похожих на очень темные шотландки, с полосками вместо клеток, замахивались друг на друга шаровыми молниями.
А ведь еще день назад я такое только в кино и видела. И, что удивительно, воспринимала я все происходящее, как будто нет ничего более естественного, чем три здоровенных лба в юбках-шортах, с молниями наперевес.
— Сказал ведь держаться от Скринга подальше? А? — вопил один из них. — Такой сильный, что обижаешь слабых? Или такой глухой?
— Я и сам могу за себя постоять! — встревал «слабый», лишь слегка ниже ростом, чем двое других и немного уже в плечах.
Габаритами троица почти не отличалась от Драгара, хотя Вархару уступала заметно.
У «шотландцев» были светло-русые волосы, собранные в низкие хвосты, как у ректора, и серые глаза. Пожалуй, даже слишком светлые, белесые.
Бледная кожа выглядела хуже некуда — россыпь веснушек, прыщи, щербинки испещряли ее вдоль и поперек.
А что, тут кремы и гели от прыщей не в ходу? Наверное, Вархар счел их «бабскими средствами» и запретил вовеки веков. С него станется.
— А ну прекратить хулиганить! — приказала я, все больше сама себе удивляясь. Сердце глухо ударилось о грудную клетку. Что если они не послушают? Что если поднимут на смех?
В меня вонзились десятки взглядов. Галдеж разом умолк. Положение было отчаянным для всех. И для меня ничуть не меньше, чем для студентов.
Все уважение ко мне как к преподавателю, как к главе общежития вылетит в трубу, если не оседлаю ситуацию. И никакими контрмерами: наказаниями, колами, пересдачами его не вернуть.
