Генерал окатил нас пораженным взглядом своего единственного глаза, и я испугалась, что он и его сейчас лишится. Уж больно сильно тот выкатился из орбиты.
Покачав головой и поцокав, Бурбурусс усмехнулся и махнул на нас рукой:
— Женщины! Разве так отжимаются?
Не говоря больше ни слова, он схватил Метаниллу за шкирку, прижал к стене, и принялся учить отжиматься. Смотрела бы и смотрела на то, как сотрудница расплачивается за то, что кинула меня «на рельсы» любопытства Генерала. Но мне очень хотелось попасть на занятие.
Метанилла пыхтела и сопела, отталкиваясь руками от стены, Бурбурусс удерживал ее на полусогнутых локтях и толкал назад. Дрожащими руками, вся в испарине, сотрудница едва спасала лицо от каменных объятий стены десятки раз. Но потом я, словно бы невзначай, спросила у Генерала:
— А ты не мог бы открыть мне дверь? Руки заняты, — и повертела перед его носом тоненькой пластиковой папой с планом занятия, крепко сжимая ее обеими руками. Это и сгубило смешливую Метаниллу. Тяжелая длань Бурбурусса толкнула ее к стене в самый неудачный момент — Метанилла как раз захихикала. Сотрудница поздно опомнилась, попыталась дернуться назад, но сопротивляться длани воинственного скандра под силу только его жене. Метанилла расстроенно всхлипнула и с размаху штурмовала лицом каменную кладку. Генерал добродушно отпустил сотрудницу, чтобы открыть непокорную дверь, и обнаружилось, что корпус все же пострадал больше Метаниллы.
На камнях остался толстый слой пудры, помада, тени, туш и еще невесть что. Казалось, на стене корпуса кто-то нарисовал портрет женщины ну очень легкого поведения. Что самое поразительное, лицо Метаниллы менее размалеванным от этого не стало.
Жирный кусок тонального крема с пудрой вздрогнул и плюхнулся со стены на землю. Невдалеке приземлился кот. Шерсть его стояла дыбом, а когти готовились любому долго и усиленно объяснять — насколько их владелец не в восторге от вынужденного полета.
Кот осторожно подошел к тональному крему, ткнулся в него носом, принюхался, и оглушительно чихнул, подскочив на месте. Это его и сгубило. Остатки косметики Метаниллы плюхнулись прямо на спину животного. Кот подскочил как ужаленный, и бросился наутек. Но на его спина еще долго улыбалась всем наверху алой помадой и подмигивала длинными ресницами.
Генерал без усилия дернул дверь, и та распахнулась настежь.
Я не сдержала облегченного вздоха.
До занятия оставалось целых двадцать минут — достаточно времени, чтобы познакомиться поближе с прославленной доской объявлений. Я столько о ней слышала, что просто жаждала увидеть воочию.
Зрелище не обмануло ожидания.
Правильно говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
Доска простиралась во всю стену корпуса, напротив двери. Наверху, на кнопках, размером с мою ладонь висел клочок ватмана. Вот именно не кусок, а драный клочок, со следами чьих-то зубов, словно отрывали его с их помощью.
На клочке красовалась надпись «ДОСКА ОБЪЯВЛЕНИЙ. ТАЙНОЙ ИНФОРМАЦИИ. СМЕХАПАНОРАМА».
Вся стена ниже была сплошь завешана этой самой тайной информацией — по сравнению с ней настоящая «Смехапанорама» выглядела просто жалко.
Под заголовком «Угадайка» красовались студенческие записки вроде: «Я тебя ублю» или «Я тобой позавтракаю», или «Я тебя не могу»…
Рядом пестрели шпаргалки одного и того же автора. Во всех формулах знак плюс заменяло скромное слово «полюс». «Равно» — уже более кровавое «рана», «разделить» — жестокосердное «разделать», минус совершенно нескромное — «минет». И словно бы ответ на последнее предложение знак «умножить» заменяло трагичное «не мможеть».
Где-то ближе к верхнему углу было пришпилено мое заявление, с заголовком:
«Не уволюсь, так развлекусь!»
Я даже не обиделась.
Во-первых, рядом с моим заявлением висело Вархаровское — весь кусок ватмана. Чуть ниже, под ним философски сообщалось «Хорошего заявления должно быть много или проректорских опусов мало не бывает».
Во-вторых, мой скромный опус нервно курил в сторонке, по сравнению с заявлением на отпуск, под заголовком: «Вот что бывает, если препод не отдыхает»…
«Я категорически и совершенно категорически требую отпустить меня в отпуск по трем причинам», — так эмоционально начиналось заявление. Дальше шли вовсе не три причины, а штук двадцать пять, среди которых затесались.
— нервная чесотка от одного вида студентов с риском академической эпидемии;
— повышенный аппетит на… занятиях. Что приводит к ужасным, не побоюсь этого слова, трагическим последствиям. Студенты заливают слюной все электрические цепи, глядя как я алчно поглощаю один бутерброд за другим. А это, в свою очередь, приводит к последующим взрывам и порче казенного имущества. Не говоря уже о драке, за случайно забытый мной бутерброд с ветчиной. После нее в лаборатории не осталось ни одного целого стула — студенты колотили ими друг друга. Ни одного целого стекла — каждый, завладевший бутербродом, стремился выброситься в окно со своей законной добычей. (Похоже, выходить в окно, не заботясь о том — открыто оно или закрыто — тренд «Академии войны и мира».)
— нервные махи головой, из-за чего коса тоже мотается из стороны в сторону.
Именно поэтому половина студентов вверенной мне группы ушли с занятия с фингалами, а вторая половина — с более серьезными повреждениями. Бедняги пытались уклониться, забыв, что сидят за партами, а на партах стоят установки. У многих сломались челюсти, у некоторых — вылетели зубы.
— Случайные ежедневные опоздания на работу из-за непомерной слезливости на нервной почве. Не могу же я, мужчина, бессерт (эту расу я назвала «медики») явиться на занятие весь в слезах от своего жалкого вида. Синяков под глазами и унылого оскала.
И я еще не все пункты зачитала.
Ближе к низу шли цитаты из лекций под названием: «Чему мы их учим».
Нежная: «Если погладить кота по шерсти много-много раз он ответит вам током любви».
Трогательная до слез «если электрический провод закоротить, он замкнется в себе…»
Поучительная «Не бойтесь раскалить диэлектрик до бела, он проводит вас в ток…»
Страстная: «Деформация — это проникновение твердого тела в мягкое с обязательным нагревом мягкого внутри…»
И уже совершенно бесстыдная: «Энергия дефлорации вычисляется по формуле…»
Жаль, я не успела прочесть выдержки из докладов и жалоб преподов под заголовком «О времена, о нравы».
Уже первые нарезки запомнились надолго. «Глава 7. Рационализаторское приложение студентов…», «Доклад о хождении студентов в позор»… «Доклад о хождении студентов в зазор»… «Доклад о хождении студентов в кругозор«…Слово «дозор» у автора хронически не получалось.
«Лобовым ударом я открыл студентам глаза на все моменты импульса сразу».
