— А почему этот вариант менее реален? — удивился я.
— Потому что мы оба попросту не верим в присутствие боевиков германской разведки в Новгороде, — как маленькому объяснил Гюрятинич.
— Но почему?!
— Кирилл, как ты думаешь, кто больше знает о Новгороде, полицмейстер с его вездесущими околоточными и их осведомителями или глава конфедеративного ведомства занимающегося внешней разведкой, по всем законам не имеющий даже права вести какую-либо деятельность на территории Конфедерации?
— Думаю, полицмейстер.
— Так вот, полицмейстером Новгорода, чтоб ты знал, является мой младший брат Никанор Игоревич Гюрятинич, и он клятвенно меня заверил, что за последние полгода в городе и его окрестностях не происходило ничего необычного. Не было здесь никакой странной возни. Хотя, если бы шла борьба агентур, какие-то моменты, хоть краешком да должны были всплыть. Намёки, нестыковки, слухи… хоть что-то. Но ничего не было. Понимаешь?
— Понимаю. Несдинич вешал нам с дядькой Мироном лапшу на уши, да? — тихо вздохнув, произнёс я.
— Ну, может быть он и не врал, всё же декларируемый запрет на ведение оперативной работы на своей территории и отсутствие людей для такой работы, вещи разные. Равно, как не будет отрицать и присутствие чужих агентов в Новгородской республики. Но краски он сгустил основательно. Одно дело, собирающие информацию агенты, их полиция может и не заметить, не её профиль. Но пропустить группу подготовленных боевиков? Люди Никанора не могут позволить себе такой промах. Времена бомбистов хоть и миновали, но свой след в подготовке полиции оставили, и поверь, она не растеряла приобретённые ухватки. Да и "соловьи" накрепко приучены "петь" необмундированным о любых подозрительных группах незнакомых людей, появляющихся в городе. Мера, конечно, направлена не против гипотетических боевых групп иностранных разведок, но и они будут выделяться на местном фоне, как "кит" на фоне "селёдок", так что незамеченными не останутся.
— Соловьи?
— Осведомители, — пояснил Владимир Игоревич. — Жители городского дна. Всё слышат, всё видят, всё замечают. Необходимая привычка, вырабатываемая условиями их жизни, питаемая мелкими поблажками городовых, чередуемыми с облавами… поверь, при таких условиях, эти "агенты" всегда держат глаза и уши открытыми, и обстоятельно докладывают людям моего брата обо всём увиденном или услышанном.
— Стоп. Но если Несдинич не имеет права действовать на территории Конфедерации, то дядька Мирон должен был об этом знать, разве нет? — честно говоря, за этот хилый фактик я ухватился, как утопающий за соломинку.
— Откуда бы ему это знать, если запрет был введён восемь лет назад, фактически, сразу после раздела разведывательного и контрразведывательного корпусов? В то время, Мирон Куприянович, вообще-то, жил в хорошо знакомом тебе городе и знать не знал о том, что происходит в ведомстве Несдинича, — улыбнулся Гюрятинич. — Да и газетах об этом не писали.
— Значит, вы не верите в "германскую" версию? — подытожил я.
— Скажем так, не считаю приоритетной, — поправил меня Владимир Игоревич. — Идея объявления "войны", кажется мне более правдоподобной. Попробуй припомнить, кому ты успел оттоптать мозоли. Может, какому-то новгородскому заводчику, специализирующемуся на выделке арт-приборов?
— Да нет, вроде бы, ничего такого… Продукция нашей мастерской, в большинстве своём вообще не имеет аналогов на рынке. Так что, ничью нишу мы не занимали, — пожал я плечами. — Да и объём нашего производства не так уж велик, чтобы считать мастерские Завидичей конкурентами другим артефактным производствам.
— Ну-ну… — Гюрятинич кивнул.
— А может поступить проще? — предложил я. — Тряхнуть тех купцов, что отказались от контрактов с нами, и всё?
— Кирилл, мы не бандиты, чтобы заниматься подобным, — вздохнул Владимир Игоревич. — А уж Никанору, как новгородскому полицмейстеру, и вовсе не пристало пытать свидетелей. Он, вообще-то, на должность поставлен, чтобы покой людей охранять, а не страх на них наводить.
— Но ведь они наверняка что-то знают! — это уже был крик души. Я и сам понимал, что давить на так подставивших меня купцов, не выход, но складывающаяся ситуация просто бесила!
— Угомонись, Кирилл, — усмехнулся Гюрятинич. — Трясти их, разумеется, нельзя. Пытать тоже. Но расспрашивать-то никто не мешает, верно? Особенно, если действовать аккуратно.
— Я пробовал, — сник я. — Не вышло. И аккуратно… и вообще…
— О да, наслышан о твоём походе священной ярости, — уже чуть не в открытую смеялся мой собеседник. — Полгорода шепчется о Завидичах, восстанавливающих традиции ушедшей эпохи!
— Да ну… бред, — опешил я.
— Расспроси сестёр Осининых, — лукаво предложил он. — Большую часть слухов, если я не ошибаюсь, как раз они и запустили.
— Убью вертихвосток, — простонал я, представив, что именно могли наплести острые язычки богатых на фантазии Мишкиных кузин.
— Лучше, скажи им "спасибо", — неожиданно посерьёзнев, посоветовал Гюрятинич. — Такая репутация дорогого стоит. Традиции в нашем кругу ценят и мнение общества тут играет не последнюю роль. А уж для оскудевшей фамилии только-только вынырнувшей из небытия…
— Может, мне им ещё и торт подарить? — нахмурился я. Опять начавшие вылезать изо всех щелей, боярские заморочки не прибавили хорошего настроения.
— Тут я тебе не советник, — махнул рукой Гюрятинич и, помолчав, вернулся к прежней теме. — А об оттоптанных мозолях, всё же подумай. Попробуй вспомнить, кому ты мог перейти дорогу.
И я таки вспомнил. Осинины… Вертихвостка… Зимний бал… Злопамятный братец. Долгих!
Глава 2
Гениальность генералов – миф или реальность?
— У меня есть новости, — проговорил Владимир, даже не пытаясь упасть в кресло для посетителей стоящее у торца стола в кабинете его младшего брата. Никанор терпеть не мог долгих бесед ни о чём во время работы, а потому, кресла для посетителей, чей статус позволял им сидеть в присутствии полицмейстера Новгорода, были сделаны так, чтобы устроиться в них с удобством было просто невозможно, что волшебным образом влияло на планы гостей. И как-то так получалось, что заходя в кабинет полицмейстера, располагающие всем временем Вселенной визитёры, планировавшие потратить толику этого богатства на полную намёков и экивоков беседу в лучших традициях света, уже через пять минут ёрзанья в тесном, жутко неудобном кресле, то и дело врезающимся непонятно откуда взявшимися острыми углами во все доступные части тела, резко сокращали время визита до минимально возможного, и начинали говорить чётко, толково и исключительно по делу, что, разумеется, не могло не радовать вечно занятого хозяина кабинета.
Владимир Игоревич был прекрасно осведомлён об этой маленькой хитрости своего младшего брата, и предложенное им кресло просто проигнорировал, с удобством устроившись на широком подоконнике. Никанор печально вздохнул. Против семьи, финт с креслом давно показал свою бессмысленность. Почему? Ну а кто ещё, кроме близких, может позволить себе такое нарушение этикета в присутствии целого генерала и главы столичной полиции? Правда, был ещё отец, тоже весьма близкий человек. Но, в свои чрезвычайно редкие визиты, Игорь Стоянович предпочитал занимать место хозяина кабинета, и тогда подоконник оккупировал уже сам Никанор, чтоб не затевать возни с заменой "поторапливающего" кресла на какое-то иное. Благо, отец снисходительно относился к нарушениям этикета в "домашней" обстановке.
