– Посмотреть бы…
Мощные фонари высветили полумрак бывшего бомбоубежища. Камеры, ржавые решетки, руки…
– Кто это? – повернулся я к сопровождавшему меня болгарину.
– В основном должники мафии, – ответил он на смеси русского, болгарского и английского, – они отрабатывают тут долг.
Камера за камерой. Болгарин использовал свет с подствольного фонаря автомата, чтобы просветить их. Кто-то из заложников отшатывался, кому-то было уже все равно.
– Что с ними будет?
– Начальство решит…
В последней камере лежал прямо на бетонном полу человек. Мне он показался крупнее, чем остальные, он лежал спиной к нам, и я не видел его лица.
– Эй! – крикнул я. – Повернись! Ты кто?
Он не ответил.
– Можешь открыть? – попросил я болгарина.
– Это опасно… – сказал тот и тут же замолчал, поняв, что сморозил глупость. Позвал кого-то с штурмовыми кусачками – это такие кусачки, которые приводятся в действие… холостым патроном! Кусачки перекусили дужку замка, и он с металлическим лязгом упал на пол.
Я зашел в камеру… приблизился к лежащему… наклонился… если кто думает, что я дурак, ошибается, пистолет под рукой, если что. Человек замычал… а может, застонал так.
– Ты кто? – спросил я.
– Пошел на…
Язык родных осин! Русский!
– Забираем его! И найдите врача!
На Степана Суворова – а это был именно он – страшно было смотреть, хотя врач спецназа уже оказал ему первую медицинскую помощь. Исламские экстремисты жгли его, похоже, раскаленным железом, выжгли глаз, потом начали снимать кожу с правой руки, а это не считая банального избиения. Тем удивительнее, что он был жив и даже в сознании. Болгары оставили нас одних в машине «Скорой». Вместе со мной в машину залез Трактор, выглядел он более чем внушительно…
– Маску надень… – шепнул я ему, перед тем как лезть в «Скорую». Он подчинился…
Суворов полусидел на носилках (они были сконструированы так, что могли принимать любое положение), к его руке тянулась прозрачная змейка капельницы.
Я сел на место врача, а Трактор был такой огромный, что устроиться ему оказалось сложно, и он так и остался стоять, склонив голову.
Суворов оглядел нас и равнодушным голосом констатировал:
– Менты. Хоть подлечиться на больничке дайте, видите, живого места не осталось…
Я достал из нагрудного кармана фляжку, отвернул крышку и протянул страдальцу. Тот с недоверием посмотрел на меня, глотнул, потом с наслаждением присосался и, выпив все, облегченно выдохнул:
– Ништяк. Бывают и среди «мусоров» люди.
– Ты меня не за того принимаешь, Степа…
– А че? – настороженно посмотрел на меня бандит.
– Через плечо. Я похож на мента? Или он?
Степан посмотрел на меня, потом на Трактора. На ментов мы похожи не были, особенно Трактор, с его восьмым ростом, под который и форму-то с трудом подберешь…
– Если огорчил, не огорчайтесь… Разговор есть. Но, прежде чем мне в уши дуть, хорошо подумай, Степа. Судьба твоя может быть очень разной. Можешь пройти по делу «терпилой» и уехать в Испанию. Можешь лет пятнадцать на болгарской зоне отбарабанить. А можешь и…
– Че-то не пойму я тебя. Мент – не мент, братан – не братан. Че надо-то? – перебил Суворов, с подозрением глядя на меня.
– Кое-что рассказать. Вы с американцем поехали в Грузию «терки тереть». За дешевый порошок, который Европу наводнил. Так?
– Ну, так… – уныло подтвердил Степан.
– Грузинские воры от всего отбоярились, так?
– Так.
– Но наколку дали. В Болгарии. Так?
– Так.
– Где?
– Город такой… Пер…
– Перник?
– Ага, он.
– Дальше?
– А че дальше? – выругался Степан. – «Грызуны» двух братанов с нами отправили, типа, на подмогу. Мы сюда прилетели, хату сняли. Америкос сказал – у него тут контакты есть, он разрулит, что к чему. Ушел и пропал. Мы сидим, жрать нечего, телефон отключен. Я вышел на улицу – меня тут же во дворе и приняли.
– Кто принял?
– Это тебе лучше знать, начальник. Я не разбирался – «калашом» ткнули в брюхо – садись, мол, в машину. Попробуй не сядь.
– По-русски?
– Че?
– По-русски приказали?
– А… Да.
Ничего удивительного. Русский в ИГ не менее распространен, чем арабский.
– Дальше что?
– Че… Привезли сюда. Пытать стали…
– Спрашивали чего?
– Что по Грузии знаю. Кто такой америкос? Кто я сам такой?
– А ты?
– На хрен послал.
Что ж, очень по-русски. Я достал пачку сигарет, которую носил для установления контактов, протянул Степану.
– Не, – скривился он. – Я загадал, если живым выскочу из этой терки, бросаю. Завязал я с куревом, навсегда. Харе.
– Достойно. Америкоса видел?
– Его рядом со мной держали.
– Пытали?
– Было дело. Но не так, как меня.
– А тебя-то за что?
– Зато, что русский, че. У них там много друзей под бомбами погибло в Сирии, зверствовали. Сказали, что всех русистов до Волги резать будут, халифат будут делать. Мне сказали, что заживо сожгут…
И почему я не удивлен, а, люди добрые? Только вот кажется мне… прямо-таки мерещится, что ничего у них не выйдет. Здесь, в чужой стране, красиво зачистили – а у себя-то сам Бог велел. Не знают еще хоббиты, что значат слова «никто не уйдет». А узнают…
– Степа, когда последний раз американца видел? И кто его забирал?
– Сегодня. Трое каких-то забрали.
– Видел их раньше?
– У… брателла, мне ни до чего было. Эти суки.
– Ладно, Степа. Отдыхай, лечись.
– Че мне будет-то?
– Слово замолвлю.
– Благодарю…
– Да не за что, Степа. И мой тебе совет – бросай. Не курить и бухать, а вообще. Судьба второй шанс редко дает…
Выбравшись из машины, я подошел к генералу Иванову. Тот курил, глядя на разбитые «Фольксвагены», на дыры от пуль крупнокалиберного пулемета в бронированных кузовах и стеклах.
– Русская мафия, – сказал я, отвечая на незаданный вопрос. – Но Болгарии он ничего не делал. Попал как кур в ощип.
– Тех, кто убил Стоянова, тут нет, – задумчиво проговорил генерал.
– Вероятно, непосредственные исполнители уже скрылись. Но я наверняка знаю, где заказчик.
