Но Клэр, побарабанив пальцами по рулю, выдала:
– Ну, либо Александр Маккуин, либо «Комм де гарсон», даже и не знаю… Пусть будет Маккуин. По крайней мере, одежду от Маккуина он действительно носит.
Как говорится, занавес.
– Правильно! – воскликнула Фло. – Полный ответ был такой: «Если говорить о людях, то мой любимый дизайнер Вивьен Вествуд, а если об одежде, которую я ношу, то Маккуин». Очко в пользу Клэр. Четвертый вопрос. Какую часть тела… – тут она начала хихикать, – какую часть тела Джеймс случайно отрезал себе в десятилетнем возрасте на уроке труда?
– Часть костяшки пальца, – быстро сказала Клэр. – Шрам до сих пор остался.
Я зажмурилась сильнее. Этот шрам стоял у меня перед глазами. Белый кружок на костяшке мизинца и длинная серебристая линия по внешней стороне запястья, особенно заметная на фоне загара. Я помню, как целовала эту линию, переходя к предплечью, к мягкому сгибу локтя, и как Джеймс замирал, вздрагивая от сдерживаемого хохота, потому что ему было ужасно щекотно.
– Правильно! Молодец, Клэр! – похвалила Фло. – Три с половиной очка у обеих сторон. Последний вопрос будет решающим. Итак, барабанная дробь! В каком возрасте Джеймс потерял невинность?
Тошнота подкатила всерьез, и я открыла глаза.
– Ост-тановите.
– Что? – Клэр взглянула на меня в зеркало. – Господи, Ли, ты зеленая совсем.
– Останови машину! – выпалила я и зажала рот.
Клэр резко затормозила, я перелезла через Нину и вывалилась наружу, на свежий снежный воздух, и некоторое время стояла, опираясь руками на колени, приходя в себя.
– Все нормально? – спрашивала Клэр за спиной. – Тебе чем-то помочь?
Я не могла ответить, лишь помотала головой, желая, чтобы она просто отвязалась. Чтобы они все отвязались.
– Ли, ну как ты? – повторяла Клэр.
«Меня зовут Нора! – злобно подумала я. – Нора, когда же ты запомнишь, безмозглая ты тварь!» Но вслух не сказала ничего. Просто ждала, пока выровняется дыхание и отступит дурнота.
– Нора, ты жива?
А это уже Нина, подошла и положила руку на плечо. Я кивнула и медленно выпрямилась, сделав глубокий прерывистый вдох.
– Жива, – наконец вымолвила я. – Извините. Плохо стало. Это бывает, когда едешь на заднем сиденье.
– Это бывает, когда тебя грузят тошнотворными викторинами, – заметила Нина, не удосужившись хотя бы понизить голос.
Я поморщилась от стыда и виновато покосилась на Фло, но она то ли не слышала, то ли ей было плевать, они с Клэр увлеченно о чем-то болтали.
– Фло, – громко сказала Нина, привлекая ее внимание. – Если ты не против, поменяйся с Норой местами.
– Конечно-конечно! – с готовностью закивала Фло. – Нора, бедняжка! Надо было раньше сказать, что тебе паршиво.
– Ничего, – ответила я, однако все же села на переднее сиденье.
Клэр сочувственно посмотрела на меня и, когда Фло с энтузиазмом хотела продолжить викторину, перебила:
– Давайте-ка объявим ничью, ладно, Флопс? Думаю, мы уже наигрались.
– О… Ну ладно… – разочарованно протянула Фло, и мне даже стало ее жалко.
Все-таки она уж точно не виновата во всей этой истории. Она лишь пыталась быть хорошей подругой Клэр, вот и все ее преступление.
Глава 16
– Леонора! – Кто-то трясет меня за плечо. – Леонора, надо просыпаться, лапочка.
Чьи-то пальцы приподнимают мне веки, в глаза светит слепящий луч.
– Ай!
Я моргаю и отстраняюсь. Пальцы отпускают мой подбородок.
– Извини, зайка. Ты проснулась?
Ее лицо близко, слишком близко. Глаза пристально смотрят на меня. Я киваю.
– Да. Да, проснулась.
Не заметила, как успела задремать. Вроде полночи лежала без сна, глядя на силуэты полицейских за стеклом, вороша обрывки воспоминаний, пытаясь составить из них картинку. Стрельба по тарелочкам.
Синяк на плече – от ружейной отдачи. Надо не забыть сообщить об этом полиции… вот только в голове у меня ничего не держится.
Чем ближе я подбираюсь к… к тому, что случилось, тем больше тумана в памяти. Что произошло? Как я здесь оказалась?
Последнее я, видимо, спросила вслух, потому что медсестра улыбается мне сочувственно.
– Ты попала в аварию, лапочка.
– Что со мной?
– Все хорошо, ничего не сломано. – У нее приятная нортумберлендская картавость. – Только синяки. Личико пострадало – два роскошных фингала под глазами. Зато цела. Но нам положено осматривать тебя каждые несколько часов. Все-таки удар был сильный, мало ли что.
– Я спала, – тупо говорю я и тру лицо.
Оно болит, как будто я с размаху врезалась в стекло.
– Осторожнее, – предупреждает медсестра. – У тебя там несколько порезов и синяки.
Одной ступней трогаю другую. На ногах грязь и кровь. Мне хочется помыться. И в туалет.
– Можно мне в душ?
Душ в палате есть, я вижу его в углу. Медсестра смотрит на карточку с назначениями в изножье кровати.
– Я спрошу у врача. Скорее всего, можно, только надо сначала спросить.
Она идет к выходу. Я вижу силуэт возле двери и вдруг вспоминаю тот обрывок разговора. Я не знаю, слышала ли я его на самом деле или мне приснился кошмар.
– Погодите! – зову я. – Погодите, там люди под дверью говорили…
Но она уже ушла. Дверь захлопнулась, на секунду впустив из коридора шум и запахи еды. Сквозь стек-ло я вижу, как женщина из полиции ловит медсестру за плечо. Медсестра качает головой, и до меня доносится: «Пока нет… разрешение от врача… надо подождать…»
– Вы, очевидно, не понимаете. – Женщина из полиции говорит тихо, но очень четко, как диктор на телевидении, и ее речь гораздо легче разобрать через стекло. – Теперь мы расследуем убийство.
– Ах ты господи! – причитает медсестра. – Так бедняжка, значит… все?
– Да. Все.
Это был не сон. Это правда. Не продукт избытка морфина и больного воображения.
Это правда.
Я с трудом сажусь. Сердце колотится где-то в горле. Зеленая точка на мониторе панически мечется туда-сюда, выписывая тонкую ломаную линию.
Кто-то погиб.
Погиб!
Но кто?
Глава 17
– Добро пожаловать на стрельбище «Такетт».
Этот тип говорил слегка скучающим тоном. У него был австралийский акцент и точеное загорелое лицо. Он напоминал мне Тома Круза – и, очевидно, не только мне, судя по тому, как Фло на него таращилась с разинутым ртом.
