– Ничего, – произношу я и киваю на стул. – Садись, не стой. И не переживай – в полиции вон тоже были уверены, что это я.
– Извини, – повторяет Том, неловко опускаясь на пластиковое сиденье. – Я просто… Мне бы и в голову… Короче, знаешь, а ведь Брюсу она никогда не нравилась. Джеймс – да, а она нет. Джеймса он очень любил, пока они не разругались, а с Клэр даже встречаться не хотел, все время пытался слиться с совместных ужинов. Я вчера ему по телефону все рассказал, и знаешь, что он мне ответил? «Ничуть не удивлен. Эта девица всегда играла роль».
Мы помолчали. Я размышляла над словами незнакомого мне человека о моей подруге детства и понимала: он прав. Клэр действительно всегда играла. У нее всегда были привычные роли: хорошей подруги, примерной ученицы, идеальной дочери, прекрасной возлюбленной. Возможно, поэтому мне было так сложно представить ее дружбу с большинством приглашенных на девичник. С каждым из нас она играла роль, просто роли были разные. Интересно, что будет с ней дальше? Осудят ли присяжные такую милую, такую добрую, такую красивую девушку?
– Я вот думаю… – говорю я и умолкаю.
– Что? – спрашивает Том.
– Я все думаю, а что, если бы я отказалась приехать? Ну, на девичник. Я ведь сомневалась до последнего.
– Не знаю. Мы с Ниной вчера как раз это обсуждали. Думаю, твое присутствие было необязательно. Главное – Джеймс, а ты так, вишенка на торте.
– То есть…
– То есть, если бы ты не приехала, она все равно нашла бы способ заманить Джеймса, а козлом отпущения стал бы кто-то из нас.
– Фло, – уверенно говорю я. – Тогда она свалила бы все на Фло.
Том кивает.
– Пожалуй. Ей пришлось бы совсем чуть-чуть приукрасить. «Ах, подружка одержима мной, ревнует меня к жениху, ведет себя неадекватно». Причем мы бы все повелись и ее в этом поддержали.
– Ты заходил к Фло?
– Пытался. Не пустили. К ней никого не пускают, я боюсь, что…
Он умолкает. И так все понятно.
– Я сегодня возвращаюсь в Лондон, – говорит он после паузы. – Но буду рад, если мы останемся на связи.
Том достает бумажник и протягивает мне плотную глянцевую визитку с именем, номером телефона и адресом электронной почты.
– Извини, у меня визитки нет. Если найдется ручка…
Вместо этого он дает мне мобильник, чтобы я сразу вбила номер и адрес. Отправляет на мой ящик пустое письмо.
– Ну все. – Он встает. – Теперь не потеряемся. Пойду я, ехать далеко. Береги себя, Шоу.
– Ладно.
– А ты-то, кстати, как возвращаться будешь?
– Еще не знаю.
– Я знаю, – произносит голос от двери.
В проеме, прислонившись к косяку, стоит Нина. В углу рта у нее незажженная сигарета, как в нуарных детективах.
– Эта дама со мной.
Глава 36
Дома. Короткое слово, но как много в нем счастья. Как только я захожу в свою маленькую квартирку и закрываю за собой дверь, меня охватывает такое облегчение, какое невозможно выразить словами.
Дома! Я дома!
Нас привезла Джесс. Приехала за нами с Ниной из Лондона и забрала.
Они предложили помочь мне втащить чемодан по лестнице, но я вежливо отказалась.
– Я очень хочу поскорее остаться одна, – честно призналась я.
Они поняли, потому что разделяли мое желание – им тоже хотелось поскорее остаться друг с другом. По дороге я замечала их молчаливые выражения нежности, как они мимоходом поглаживают друг друга то по колену, то по плечу.
Я же до этого момента не догадывалась, до какой степени люблю свой дом.
Фло умерла через несколько часов после нашего разговора с Томом – через три дня после попытки самоубийства. Нина как в воду глядела. И действительно, за эти три дня Фло успела многое передумать. Я ее не видела, а Нина к ней заходила и слушала, как Фло то плачет, то начинает строить планы на будущее, когда ее выпишут из больницы. В последние минуты с ней были родители. Не знаю, была ли ее смерть безболезненной. Нина отказывается об этом говорить, так что я подозреваю, что нет.
Со вздохом я опускаю чемодан на пол. Я устала и жутко хочу пить. Все тело затекло после долгого сидения в автомобиле.
Я наливаю воду в кофемашину, открываю стеклянную банку, в которой храню молотый кофе, и вдыхаю аромат. Конечно, зерна смолоты неделю назад и уже староваты, но все равно мой нос чуть ли не поет от наслаждения.
Это аромат моего дома, а бульканье машины – его звук. И вот я наконец устраиваюсь с чашкой на кровати и делаю первый глоток. Зимнее солнце пробивается сквозь плетеную занавеску из ротанга, внизу гудят машины, но этот гул слишком далекий, чтобы раздражать, скорее наоборот, он меня успокаивает, как шум прибоя.
Я думаю о стеклянном доме, одиноко стоящем в лесной тишине. Над ним порхают птицы, мимо него через сад тихо проходят олени и лисы. В стеклянных стенах отражаются темные силуэты деревьев, и лунный свет льется внутрь, на ковер гостиной.
Дом будет выставлен на продажу. Так родители Фло сказали Нине. Слишком много крови, слишком много страшных воспоминаний. И они намерены сжечь «говорящую доску», как только полиция им ее вернет.
Вот это единственное, что так и осталось за пределами моего понимания. Наш спиритический сеанс.
В остальном мозаика сложилась. Но кто написал это жуткое сообщение?
У меня перед глазами возникает ручка, выписывающая безумные петли на листе бумаге.
Убииииийтссссссааа
Ламарр считает, что это было частью плана Клэр – заставить всех понервничать, создать благодатную почву для паники.
Я не уверена. Скорее я склоняюсь к версии Тома – про то, что эти сообщения являются из подсознания участников. Может, Клэр, сама того не желая, выразила именно то, что тщательно пыталась скрыть?
Хотела бы я прогнать воспоминания о той ночи… Увы, их не прогонишь. Мне, Тому и Нине придется жить с ними до конца дней.
Вытаскиваю из чемодана ноутбук. Телефон мне пока не вернули, но хотя бы почту я могу проверить. В Лондоне меня не было неделю, и в углу экрана всплывает надпись: «Загружается 1 из 187 сообщений». Я смотрю, как они одно за другим падают в ящик.
Вот письмо от редактора. Еще одно. Два от литературного агента. Одно от мамы, с заголовком «ТЫ ЖИВАЯ???». В последнюю очередь загружаются письма с сайта. Как обычно, это куча спама: «Горячие тайские штучки!», «Гениальный способ вернуть себе талию!»… И вдруг среди этой кучи:
От: Мэтт Ридаут
Тема: Кофе?
Я нащупываю в кармане потрепанный кусочек картона, оторванный от кофейного стакана. Цифры на нем почти неразличимы, к тому же в середине залом и не поймешь, то ли там две семерки, то ли единицы.
