– Потому что тетка твоя непутевая наверняка все давно распродала. Удивляюсь, как это она недвижимость сохранила в целости и сохранности. Думаю, что из лености либо от нехватки времени.
– Теть Сонь, посмотри, красотища какая! – прервала я ее брюзжание и приобняла за пухлые, но еще достаточно крепкие плечи.
Солнце к этому времени только-только начало заваливаться за кромку леса, золотя его четкий контур. Последние лучи как раз касались крыльца графского дома, играя в целехоньких стеклах террасы. Дорожки, кустарники, деревья вокруг усадьбы на удивление не казались запущенными. Словно какой-то неведомый садовник работал тут давно и основательно.
– Ты смотри! – тетя Соня потрясенно качнула головой. – Видно, Тайка и вправду не оставляла дом без внимания. И стекла все целы, и зарослей никаких. А вокруг запустение, словно и не жил тут никто и никогда...
Жил... Еще как жил, хотелось мне сказать. Но я промолчала. С той поры минуло много лет. Боли никакой не осталось, как, впрочем, не осталось вообще ничего. Детские раны затягиваются быстро. Много быстрее, чем взрослые. Память что-то сглаживает, что-то уничтожает, потому и не остается пугающего страха и постоянного ощущения тошнотворной пустоты в области сердца...
– Идем, тетя Соня, скоро стемнеет, – подавив тяжелый вздох, позвала я и быстро пошла еле заметной тропой вниз по спуску.
Дорога к дому заняла чуть больше предполагаемого времени. Разросшийся жасминовый кустарник. Сухие сучья, наломанные бурями. Высокая трава, в которой вязли ноги. Все это мешало идти и жутко нервировало. Тем приятнее было очутиться потом на графском когда-то подворье. Нам с моей спутницей оставалось только охать и удивляться. Ни тебе поломанного частокола, ни ржавых гвоздей, ни скрипа петель. Чудеса, да и только! Видно, и вправду кто-то присматривал за домом. И имя этого милого человека, в силу своей обычной рассеянности, тетка забыла упомянуть в письме.
Мы вошли в дом, открыв дверь ключом, который, сколько я себя помнила, находился на крыльце под третьей доской слева.
– Ну и слава богу. – Тетя Соня с облегчением перекрестилась, бросила к своим ногам пакет с нашими вещами и пробормотала: – Нужно найти свечи и растопить плиту. Я пока поесть сготовлю, а ты осмотрись. Наутро приедут покупатели, нельзя, чтобы они какой-нибудь огрех заметили... Странная все же эта дамочка. Имени не назвала. Телефона не оставила. Марку машины и ту пожелала оставить в тайне. Странная!
– Ладно тебе, тетя Соня, придираться. Каждый человек имеет право на странности. Пусть уж лучше такие, чем какие-нибудь еще...
Тут мне не к месту вспомнился Арсений, но как-то так, вскользь, в контексте странноватого поведения, а совсем не в той связи, о чем он мне нашептывал.
Свечи нашлись быстро. Их никто и не прятал, и лежали они там же, где и двадцать лет назад: на самой нижней полке огромного пузатого буфета красного дерева. Странно все же, что никто не позарился на такую редкость. Плита разгорелась быстро, нисколько не капризничая и не чадя. Дрова, как бы долго они ни пролежали на улице, были березовыми и разгорелись молниеносно. Стоило огню весело затрещать под заслонками, как тетя Соня тут же развила бурную деятельность. Поставила греть воду для умывания перед сном. В мгновение ока начистила молодой картошки и принялась вытрясать из пакетов прямо на дубовый стол привезенную нами снедь.
Я попыталась было влезть со своей помощью, но была отстранена властной рукой пожилой женщины.
– Ступай! – приказным тоном потребовала она, нарезая копченую колбасу тонюсенькими, почти прозрачными ломтиками. – И осмотрись вокруг. А то я ужас как не люблю сюрпризов! Коли покупательница со странностями, то предусмотреть нужно все...
Я как могла оттягивала тот момент, когда мне придется бродить в одиночку по двору и саду, но делать нечего, пришлось идти.
– Накинь курточку, холодает, – тетя Соня, проницательности которой мог позавидовать сам Берия, тяжело и глубоко вздохнула. – Да не задерживайся, темнеет уже...
Я вытащила с самого дна рюкзака легкую ветровку и, накинув ее на плечи, вышла из людской. Так раньше называлось это огромное помещение, переделанное затем большевиками в кухню-столовую. Были еще две залы, три спальни, куча кладовок, больше напоминающих встроенные шкафы, библиотека и... конечно же, сад. Не вишневый, по которому млели герои Антона Чехова, а яблоневый и грушевый. С огромными кряжистыми деревьями, которые перестали плодоносить уже много лет назад. Цвели исправно, а плодов почти не давали. А те, что и рождались, есть было невозможно.
Сейчас среди изумрудной листвы мне не удалось рассмотреть и тех дичков, от которых раньше нам сводило челюсти и животы.
– Все вымирает... – тихо молвила я, шаг за шагом пробираясь к тому месту, где раньше была скамейка.
Мне не нужно было идти туда. Нужно было, наоборот, обежать это место за три версты. Но я упорно шла туда, сама не знаю почему. А когда дошла и увидела, что скамейки нет и в помине, то неожиданно для самой себя расплакалась.
Нет, ну не дура! Чего я, собственно, ждала? Что спустя двадцать лет она останется в целости и сохранности? И что стоит мне присесть на нее, как все сразу встанет на свои места и то чувство, которое мне всегда мешало вернуться сюда, мгновенно исчезнет без следа? Иллюзия... Ей не суждено было стать реальностью. Я плакала, обхватив кряжистый ствол старой яблони, еле заметно поглаживая его холодными пальцами.
Нет! Ничто и никогда не возвращается! Глупо думать, что можно повернуть время вспять и испытать все заново, прикоснувшись к воспоминаниям. Нет, это всего лишь заблуждение, и ничего, кроме разочарования и пустоты, вам не грозит. Никакого шквала из новизны возрожденных чувств и дикого восторга! Не стоит искать ничего там, где все давно утеряно...
– Вытри слезы! – Тетя Соня выросла за моей спиной подобно призраку. – Ужин остывает.
И ушла, не оборачиваясь. Такой она была всегда: немногословной, внешне неласковой, порой даже грубоватой, но надежной, как скала. Кстати, много надежнее моей беспутной тетки, которая в жизни бы не додумалась пойти за мной следом с тем, чтобы проследить – ничего там не случилось с ее Шуркой и с чего это она там так долго бродит по саду...
Исчезла тетя Соня так же внезапно, как и появилась. Пока я искала платок по карманам куртки, который, я точно помнила, клала именно туда, пока вытирала слезы и звучно сморкалась, ее и след простыл. Я вернула платок на место и совсем уже было двинулась к дому, когда на меня накатило ЭТО...
Давно такого со мной не случалось. Настолько давно, что я почти отвыкла от этого леденящего кровь чувства.
Ноги будто приросли к земле, а спину продрало таким холодом, что, казалось, кости хрустят от инея. Сейчас главное было – не оглядываться, а продолжать медленно идти вперед. Если оглянешься, то все, пиши пропало. Ужас тут же схватит за горло и погонит тебя со скоростью ветра. Но это опять же самообман, потому что ноги откажутся слушаться, и ты непременно рухнешь на землю. И будешь орать и звать на помощь, а когда помощь придет, все покажется смешным и несущественным...
