– Ага! – фыркнула она сердито и потянулась к золотому портсигару, что дарил ей Гольцов когда-то на Рождество. – Красивая... Молодая... И без денег! Кому я нужна без денег, Гольцов?! Кому?! Все, что у меня осталось после моего папаши, перевернуться бы ему в гробу, так это бесполезный домище! Я его даже продать не смогу по достойной цене. Дешево – не хочется. Дорого – никто не берет.
Вот, вот! Что, собственно, и требовалось доказать! В этом была вся Марта. В телефонную трубку печалилась о смерти папы. Теперь же желала ему непонятно чего. Чем-то насолил ей старик. Чем-то серьезным. Но уж точно не тем, что его – Гольцова – не пустил в свое время, год назад, на порог. Что-то подсказывало ему, что Марта подобный удар судьбы перенесла стойко.
Что же такого сотворил ее покойный папа, раз единственная дочь шлет на его бедную покойную голову такие проклятия?..
– Мне твой дом ни к чему, если ты предлагаешь мне его купить, – нашелся Гольцов, заполнив паузу в ее нытье. – У меня свой заколочен до сих пор. Официант!..
Гольцов потребовал счет, расплатился. И смотрел на нее теперь с возрастающим нетерпением. И даже попытался было подняться, но она кивком его остановила.
Было что-то еще. То, ради чего она его и пригласила. Чувства тут были совсем ни при чем. Что-то приберегла Марта для него напоследок. На тот самый случай, если не сработают слезы, уговоры и негодование. Не за тем же, господи, звала его на ужин, чтобы восстановить то, что восстановлению не подлежит и подлежать не может! Какая к черту любовь у таких женщин, как Марта?! Не-ет, тут что-то другое.
– Дима, – начала она осторожно, поняв, что терпение его подходит к концу и остановить его через минуту-другую ей ни за что не удастся. Он просто поднимется и уйдет, сделав ей ручкой напоследок. – Дима... Есть кое-что важное, ради чего я тебя и пригласила.
– Ага! Есть все-таки! – Он даже обрадовался, впервые за вечер услышав от нее правду. – А я уж думал, что ты так никогда и не соберешься с духом. Ну, ну, я весь внимание. Говори... дорогая!
– Ой, только давай вот без этого, пожалуйста!!! – Она откинулась на спинку стула, неповторимо взметнув белокурой шевелюрой; она могла быть неотразимой, когда хотела. – Решили же без фальши! Какая к чертям собачьим – дорогая?! Больше года прошло, Гольцов! За это время камни мхом покрываются, а ты – дорогая!
– Ну, ну... Приступай, Марта.
Ему вдруг сделалось так тошно, что впору было бежать от нее, не дослушав. Остановила природная осторожность. Марта она же ведь не отступится, будет досаждать до тех самых пор, пока он снова не согласится с ней встретиться. А ему некогда станет уже с завтрашнего утра. У него теперь Лия с ее бедой и надеждами.
Уж дослушает...
– Итак! – поторопил он Марту, глядя на нее зло и непримиримо; специально так смотрел, чтобы хоть немного, да прочувствовала. – Что ты хочешь от меня?
– Я хочу, чтобы ты купил у меня мой дом! – выпалила она, как с обрыва шагнула, и тут же вся сжалась на своем стуле, вобрала голову в плечи и посмотрела жалко и затравленно. – За двадцать миллионов, Дим. Дороже не нужно, хотя он стоит все сто. Но я согласна на двадцать миллионов рублей, разумеется. Ну, что ты на меня так смотришь, Гольцов?! Что такого я сказала?!
– По-моему... По-моему, ты сказала совершенную глупость. – Гольцов ухмыльнулся с облегчением.
Его заметно отпустило. Он-то думал, что!.. А тут, оказывается, непроходимая женская глупость, да еще помноженная на чудовищное самомнение.
Ага, щас, разбежался! Купит и дом, и все надворные постройки, включая ее детские качели и надувные мячи с надувным бассейном, в котором она плескалась еще три-четыре года назад.
Ну, Марта! Ну что за женщина! Ну нельзя же быть такой... такой вызывающе, просто непередаваемо вздорной. Даже в память об их прежних отношениях. Даже в угоду собственному отчаянию нельзя. Должна же существовать какая-то грань, между ее «хочу» и его «можно».
– Не смотри на меня так, Гольцов! Не смей на меня так смотреть, слышишь!!! – прервал течение его мыслей ее возмущенный возглас. – Ты купишь у меня мой дом, понял!!! Купишь, или я... На вот, смотри!
И Марта кинула ему через стол небольшой плотный конверт желтой бумаги. Кинула так, что тот, пролетев над опустевшими тарелками, спланировал ему прямо на колени.
– Что это? – Гольцову не терпелось взглянуть, но он выдержал паузу.
– А ты взгляни, взгляни, – посоветовала она, поставила на край стола голый локоток и тут же, пристроив на растопыренной ладошке точеный подбородок, рассмеялась утробно и со значением. – Великолепный снимок. Ты фотогеничен в любое время суток, Дима. Чего нельзя сказать про Игоря...
Ах, вот оно что! Еще одна шантажистка! Твою мать, а!!! Когда же это кончится?! Он начинает уже уставать...
Он медленно приоткрыл конверт и заглянул внутрь. Два снимка девять на двенадцать. На первом они с Игосей стоят на углу его дома и мирно беседуют. Так, во всяком случае, это выглядело со стороны.
На втором...
На втором снимке они дрались. Правильнее сказать, вернее, вспомнить, драться пытался Игося. Гольцов-то все больше оборонялся, стараясь его унять...
– Доказать попробуй, а! – улыбнулась ему Марта с самой отвратительной улыбкой, которую только был способен выдать ее шикарный сексуальный рот. – В свете последних событий обе эти фотографии даже без санкции прокурора обеспечат тебе внушительный срок. Разбираться, как думаешь, станут? Думаю, нет. Припомнят тебе все твои прежние грехи. И с радостью спихнут убийство Игоси на тебя. Полностью разделяю твое негодование, дорогой! И согласна с тобой вполне: Игося мерзким был человечком. Ростовщики, как правило, долго не живут. Вот он и поспешил преставиться.
– Какая же ты... – Гольцов сунул фотографии обратно в конверт, свернул его пополам и убрал во внутренний карман пиджака, потом закончил со вздохом. – Какая же ты дрянь, Марта! Тебе и правда никогда не выйти замуж. Даже с деньгами не выйти.
– Это почему еще? – казалось, она расстроилась и даже сделала вид, что ненадолго задумалась над его словами, но потом снова за свое. – Не нужно доводить людей до крайности, Дима!
– Это я тебя довел?! – на мгновение даже ресторанный шум стих, настолько он оглох от ее наглости. – Я тебя довел??
– Ты, ты, а кто же! Нельзя доводить людей до отчаяния... – Марта всхлипнула и совсем причем непритворно. – А я в отчаянии, знаешь! В таком отчаянии, что впору руки на себя наложить.
– Но наложила-то ты на меня, и не руки совсем, – вставил он едко. – Да, кстати, еще один вопрос...
– Слушаю, – слезы высохли, будто их и не бывало, и Марта устремила на него невозмутимый взгляд безумно прекрасных глаз.
– Раз уж ты так настаиваешь... – Гольцов ненадолго задумался.
Выбора, судя по всему, у него не было. Ему придется принять ее предложение, иначе...
