Лия вышла из подъезда, поправила на плече сумку с провизией и двинулась проторенным за неделю маршрутом к городской тюрьме. Хвала Всевышнему, ей разрешили кормить Саньку. Со свиданиями убедительно просили повременить, а вот в передачках не отказали. Правда, в обмен с нее вытребовали обещание, что уже через месяц она приступит к своим прежним обязанностям.
Через месяц так через месяц. Ей-то что! Чем еще заниматься?!
Она же снова одна. Совершенно одна.
Гольцов после той памятной ночи больше не появлялся и не позвонил ни разу. И вчера днем она столкнулась на лестничной площадке с представителем риелторской компании. Тот по-хозяйски ворочал ключом в замочной скважине Димкиной двери, попутно с кем-то договариваясь по мобильному о том, чтобы продемонстрировать жилплощадь.
Продает квартиру! Тут же полыхнула по мозгам паническая мысль. Съезжает...
Ну, да, конечно. Остаться здесь, значило то и дело неизбежно сталкиваться с ней на лестничной площадке, в лифте, у мусоропровода. А он не хотел. Не хотел ее больше видеть.
Закончив ежедневную процедуру по передаче в узкое окошко банок с супом, картошкой и огромными кусками мяса, Лия направилась к отделению милиции.
Пора было проведать Тишакова и разузнать кое-что. Недели ей вполне хватило справиться с гневом, теперь пора настала. Она ведь даже не знает, удалось ли им взять Мишаню под арест по подозрению в убийстве Игоси и нападении на Марту. Все минувшие дни ребятам приходилось общаться все больше с его адвокатом.
И состоянием Марты, кстати, не мешало бы поинтересоваться.
Как она там? Пришла ли в себя? Есть ли кому за ней ухаживать? Если Лия не ошибается, то Марта была единственным ребенком в семье у единственного родителя, а тот не так давно умер. Или... Или Гольцов сейчас как раз возле нее, потому и глаз не кажет?
Надо же, странно, что только теперь ей пришло это в голову. Чем вот только за минувшие семь дней не засоряла свои мозги, а об этом и не подумала ни разу.
Отсыревшие и липкие от утреннего дождя листья нанизывались на каблуки ее сапог, раздражая и мешая думать. Приходилось всякий раз высматривать возле деревьев какую-нибудь тростинку, останавливаться и, подобрав ее с влажной земли, соскребывать снизку из листьев с высоких шпилек.
Вот угораздило ее сегодня. Высокие сапоги на тонком каблуке. Укороченное пальто, отороченное бархатом. Кокетливая шляпка. Зачем и для кого так вырядилась? Надеялась столкнуться в милиции с Гольцовым? Глупо... Или и не глупо вовсе?
Иванов звонил вчера ближе к вечеру и делал какие-то намеки о встрече с ним. Что вроде бы Дмитрий Игоревич должен подъехать ближе к десяти утра для серьезного разговора. Лия вяло отреагировала, пробормотав что-то неразборчивое, поспешила проститься, положила трубку на место и тут же бросилась к шкафу с одеждой. Выбрала самое новое, самое красивое и дорогое. А тут дождь, да еще эти налипающие на каблуки листья. Наверняка и ворс у пальто отсырел, и бархатная оторочка утратила первоначальный блеск, а шляпка ее так и вовсе нелепо смотрится в такое-то ненастье.
К отделению милиции Лия подходила с испортившимся вдрызг настроением. А тут еще машина Гольцова на стоянке перед зданием. И Тишаков, едва не сбивший ее в дверях. Вечная спешка у него, куда, спрашивается, торопится! Она же к нему шла.
– Некогда, Лия Андреевна! – покаялся Сергей, одной ногой будучи уже в дороге.
– Куда хоть направляешься, можно узнать?! – Лия раздосадованно закусила нижнюю губу.
Куда ей теперь? Назад поворачивать или...
– А вы к Иванову зайдите, Лия Андреевна, – радостно посоветовал ей Тишаков, сбегая со ступенек крыльца и совершенно позабыв рассказать ей, куда все-таки собрался.
– Что там у него? – фыркнула Лия, коротко глянув в сторону старенького Димкиного «Фольца».
– Там у него интересно!.. – протянул загадочно Тишаков и умчался в неизвестном направлении.
А она все же пошла к Вадиму. И стояла потом минут пять перед плотно прикрытой дверью его кабинета. Слушала, как молотит в груди сумасшедшее распсиховавшееся сердце, и все гадала, заходить или нет.
Любопытство все же пересилило: что же там может быть интересного, и Лия, для порядка один раз стукнув костяшкой пальца о дверь, вошла.
Интересного там было мало.
За своим рабочим столом восседал Иванов Вадим Васильевич и сердито хмурился, перелистывая какие-то бумаги.
Напротив него, вольготно откинувшись на спинку стула, обосновался Гольцов. Выглядел тот на тысячу долларов, если не круче. Дорогой длинный плащ. Из-под нижней полы выстреливали острые стрелки безукоризненно отутюженных брюк. Небрежно распущенный узел галстука под воротничком белоснежной рубашки. Скажите, пожалуйста! По какому такому случаю...
Чуть дальше от них, ближе к входу, стоял патрульный с заложенными за спину руками. А прямо перед ним, сгорбившись, будто старец, сидел Мишаня. И выглядел он старцу под стать. Мешковатые брюки, она у него таких никогда не видела. Какой-то дурацкий пиджак в мелкую клетку, надетый прямо на футболку. Нарочно он, что ли, жалость к себе вызывает подобным нарядом?..
Все молчали.
Когда она вошла в кабинет, все одновременно на нее взглянули. Причем из присутствующих обрадовался ей один лишь Иванов. Закивал, заулыбался и тут же указал на свободный стул рядом с собой.
Гольцов, коротко глянув, тут же отвел взгляд. Хорошо, что хоть кивком удостоил, приветствуя.
А вот Мишаня...
Ее бывший супруг глядел на нее не отрываясь. И кто знает, не будь здесь патрульного, осталась бы она живой и невредимой. Взгляд был более чем красноречивым.
Он все же не выдержал и зашипел ей в спину, когда Лия, обогнув то место, где он сидел, пошла к столу Иванова.
– Все из-за тебя, сука!!! Все из-за тебя, ментовская подстилка!!!
– Попрошу без оскорблений! – Иванов поднял глаза от бумаг и выразительно глянул на патрульного. И тут же снова ей улыбнулся: – Прошу вас, Лия Андреевна, присаживайтесь. Мы тут столько всего нового узнаем! Просто чудо, а не день сегодня. Сначала вот господин Гольцов нас порадовал. Потом ваш бывший супруг...
– Что, тоже порадовал? И чем же?
Лия стянула с себя шляпку и тряхнула волосами, разбрасывая их по спине. На Гольцова она тоже принципиально перестала смотреть. Не торопясь расстегнула пальто, сняла его и повесила на рогатую вешалку в углу. Потом села на предложенный Ивановым стул и, чего терпеть никогда не могла, закинула ногу на ногу.
Кому не нравится, пускай не смотрит, фыркнула она мысленно в адрес Гольцова.
А у нее красивые ноги, вот так-то! И она хочет и имеет право не прятать их под длинной юбкой и брюками. Она вот сегодня взяла и надела самую короткую из всех имеющихся коротких юбку. И пускай посмотрят!..
– Итак, гражданин Трунин, – медленно начал Иванов, пододвигая к себе клавиатуру. – Что вы можете сообщить нам по существу?
