Телефон зазвонил снова.
Она поспешно ухватилась за трубку и опасливо выдохнула:
– Говорите, пожалуйста!
– Кого это ты так слезно просишь? – раздался в трубке ревнивый голос Данилы.
– Тебе-то что?! – Волнение отхлынуло от сердца, сменившись жгучим раздражением. – Чего звонишь, делать нечего?!
– А может, я скучаю! – с вызовом выдал Данила. – Чего не выходишь никуда? Боишься кого? Эльмира, ты не молчи, слышишь!
– Тоже мне – защитник! – фыркнула она и совсем уж было хотела положить трубку, но тут, вспомнив, поинтересовалась: – А чего это твоя мамаша в мою дверь названивает? Чего ей понадобилось?
– Не знаю, – угрюмо буркнул он. – Вот сама у нее и спроси.
– Очень надо мне у нее спрашивать! Я просто к тому, что если она извиниться передо мной хочет, то пусть зря не старается – подобных выходок я не прощаю! Ни-ко-му!
– Да? – он насмешливо хмыкнул. – И папе своему не простила?
– А за что я его должна простить, интересно?! – зазвенел струной ее голос.
– За то, что вокруг тебя сейчас воронье кружит... Удивляюсь до сих пор, отчего это они так долго ждали и не трогали тебя... Видимо, прокололась ты на чем-то, детка, раз интересом воспылали к тебе...
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – оборвала она его бессвязную речь. – И вообще, чудится мне, что ты изрядно пьян, а с тобой пьяным я общаться не желаю. Все! Клади трубку, мне должны позвонить!
Данила не послушался, лишь шумно задышал в трубку и что-то еле слышно пробормотал себе под нос.
– Эй! – окликнула его девушка, непонятно по какой причине все еще удерживая телефонную трубку в руках. – Ты чего там затих? Ругаешься, что ли?
– Эмка (она не ошиблась, он действительно был во хмелю, раз понес в очередной раз ахинею), слушай меня внимательно и запоминай: двери без надобности никому не открывай, это первое! Второе: тебе нужно уехать, и как можно быстрее!
– А третье что? – Ее сердце вновь тревожно заныло.
– А третье... Рассчитывать во всем этом кошмаре ты можешь только на меня.
– Ах, ну да, мой Ромео, как же я забыла! – попыталась она произнести это насмешливо, но голосок все же предательски дрогнул. – Еще добавь, что любишь меня!
– Люблю! Еще как люблю! Если бы ты знала, то не смеялась бы надо мной! – упрямо затвердил он. – И доверилась бы мне! А то ведешь себя как... дура!
– Да пошел ты!
Она с грохотом бросила трубку на аппарат и, к собственному неудовольствию, констатировала, что непозволительно долго разрешила назойливому соседу беседовать с собой.
Пусть бормочет, что ему вздумается. Она будет действовать так, как ей подскажет интуиция. Хотя, если быть честной по отношению к себе самой, интуиция эта самая до сих пор гадостно отмалчивалась, совершенно не пытаясь хоть как-то облегчить ее участь.
Единственное, что подсказало ей собственное чувство самосохранения, – это она, Эльмира, никому не должна доверять. Что, собственно, она и приняла как директиву к действию.
Никому не доверять и ждать так долго, как позволят обстоятельства.
Эльмира, подумав, выдернула штекер из розетки, тем самым лишив возможности назойливых абонентов взывать к ее разуму и пониманию, и вернулась к подзорной трубе.
Вот то, что ей действительно было приятно делать. Пусть этичными ее действия назвать было очень сложно, но это занятие ее уж точно увлекало.
Пухлая общая тетрадь, лежащая на журнальном столике подле окна, из которого велось наблюдение, была испещрена записями, фиксирующими время сна, обеда и ужина объекта, за которым она вела наблюдение. Время, отведенное на принятие ванны, фиксировались лишь одной строкой, но вот гости... Им Эльмира отводила особо пристальное внимание, отмечая буквально все: детали туалетов, способы выражения эмоций и то, с чем они являлись к Вениамину.
Недели наблюдений хватило ей, чтобы понять: квартира в доме напротив – хорошо организованный транзитный пункт наркодельцов. Частенько, когда шторы на окнах предусмотрительно задергивались, ее оставляли с носом. Но в те моменты, когда деловая встреча проходила, если можно так выразиться, «при открытых дверях, точнее – окнах», ее душа пела.
Сведения пополнялись день ото дня. Записи множились, как, впрочем, прибавлялось и ликования в душе.
Вениамин-то, оказывается, был почти совсем ни при чем! Да, в его квартире происходили противозаконные вещи. Туда приезжали наркоторговцы с товаром. Там же заключались сделки по сбыту. Там же пересчитывали деньги, и наркодельцы ударяли по рукам. Но Вениамин при этом выступал всего лишь в роли хозяина квартиры, стоя по большей части на балконе и любуясь россыпью весенних звезд на небе.
Эльмира изучила каждый поворот его головы, научилась читать по губам каждое произнесенное им слово. Примечала каждую родинку на его лице и теле, если Вениамин выходил из душа обнаженным.
Сейчас, например, он стоял на балконе в одной тонкой рубашке с короткими рукавами, облокотясь обеими руками о балконные перила, и пристально смотрел прямо на ее окна. Может, конечно, ей просто хотелось думать, что он смотрит на ее окна. А хотелось ей этого острее день ото дня...
Почему Данила, а не он призвал ее к бегству? Почему Данила, а не Вениамин предложил ей помощь в сложной ситуации, в которой она оказалась?
«Да потому, что этому молодому человеку совершенно неведомы твои проблемы! – сам собой родился в ее голове ответ. – А назойливый сосед отчего-то кажется излишне озабоченным. Интересно, с чего бы это? И эта его осведомленность...»
Вениамин между тем свесил голову с балкона, кому-то радостно кивнул, приветствуя. Вернулся в дом. Быстро переоделся и спустя каких-то пять-семь минут уже выходил на улицу. Последовать за ним и попытаться завязать непринужденную беседу она не осмелилась. Посему сочла за благо немного передохнуть.
Эльмира улеглась на широком диване в гостиной и подтянула колени к подбородку. Глаза невольно вновь глянули на картину с пейзажем. Получится или нет то, что она задумала? Это опять же один из крайних вариантов и опять же не самый лучший, но начинать с чего-то было нужно, поэтому она решила начать именно с этого...
Опять звонок в дверь! Ну что ты будешь делать с ними со всеми?! Если это опять Вера Васильевна, то она точно сейчас ее матом обложит! Довольно быть милой приятной интеллигенткой, с которыми не особенно церемонятся такие особы, как ее соседка.
Эльмира быстрыми шагами достигла прихожей, бросила дежурный взгляд в зеркало. Походя порадовалась своей наружности, вроде как бы не обязывающей к манерности. И, резким рывком крутанув головку замка, рванула на себя входную дверь...
Вот тут-то второй раз за год после смерти ее родителей ей захотелось умереть. Провалиться сквозь землю, стать незримой или уж, во всяком случае, не такой растрепанной, ненакрашенной и не такой затрапезной, какой она предстала перед очами человека, стоявшего на пороге.
