— Я не собираюсь сидеть в этом хлеву, — отозвалась та, убирая грязную посуду в раковину. — Лучше бы чайник поставил, тоже мне, гостеприимный хозяин.
— А вас никто не звал, — огрызнулся Глеб, но зажег конфорку на плите и водрузил на нее закопченный чайник. — Только оладий не ждите, у меня нет бабушки. И еды никакой нет. Вон, только батон засохший.
— Чем же ты питаешься?
— А я не питаюсь. Мне не хочется. Молоко пью весь день.
— Говорю же — депрессия, — вставил Юрасик.
— Если молоко еще осталось, то можно сделать гренки. Если хотите, конечно, — сказала Лена и почувствовала, как ее желудок обиженно заурчал — последний раз она ела еще в школе, в одиннадцать. Но признаваться в этом не собиралась — еще подумают, что она выпрашивает еду.
— Гренки? А ты умеешь? — недоверчиво спросил Юрасик.
— Это не труднее, чем причесаться, — усмехнулась Лена, стараясь не показать свою радость, и взяла протянутую Глебом бутылку с остатками молока. Привычными движениями она нарезала черствый батон, налила в миску молока и поставила на плиту чугунную сковороду. Ребята с любопытством наблюдали за ней, сидя за уже убранным столом.
— В субботу дали интернет, — сказал Юрасик, возвращаясь к главной теме их собрания, — и я два дня искал хоть какое-то упоминание о нашей стене. И вот, нашел. Номер «Абинского вестника» за одиннадцатое мая.
Он вытащил из кармана сложенный в несколько раз лист А4 и развернул его.
— И что там? — поинтересовалась Лена, энергично взбивая единственное яйцо, найденное в холодильнике. Глеб подвинулся к Юрасику и заглянул в листок через его плечо.
— Пишут, что на том пустыре собирались строить коттеджный поселок, нагнали техники и рабочих, — принялся рассказывать Юрасик, не глядя в статью. — Экскаватор стал копать и наткнулся на стену, верхняя часть которой немного выпирала из земли, но была скрыта высокой травой. Сначала подумали, что это просто большой камень, потом немного очистили от бурьяна и почвы и увидели на поверхности первые два символа. Тут же все остановили и вызвали специалистов. Те осмотрели часть стены и заявили об уникальной находке. Это было в двадцатых числах апреля. А тридцатого там уже был разбит волонтерский археологический лагерь. Пишут, что энтузиасты-добровольцы копают очень быстро и уже освобождены от земли практически все символы на этом фрагменте стены. Они расположены в четыре строки. Последнюю, четвертую строку очистили к вечеру пятого мая. Сама стена еще откопана не вся. И пока эти символы не расшифрованы.
— Негусто, — сказал Глеб. — К тому же эта информация нам теперь не нужна. Мы и без газеты все сами нашли.
— Только зря, — вскользь заметила Лена, выкладывая на раскаленную сковороду смоченные в молоке и яйце ломтики батона. Разговор снова угас — ребята завороженно смотрели на шкворчащие в масле гренки. Глеб вдруг ощутил, как рот наполняется слюной, и понял, что очень проголодался.
— Здорово у тебя получается, — не выдержал Юрасик.
— Подумаешь! — фыркнул Глеб из духа противоречия. — Жарить хлеб — много ума не надо. Я в семь лет уже яичницу себе жарил, а в восемь — картошку варил.
Лена усмехнулась про себя. Яичницу, картошку… А слабо в одиннадцать лет каждый день готовить и завтрак, и обед, и ужин на шестерых? А перед этим постараться раздобыть деньги на продукты. Это намного сложнее, чем стоять у плиты.
Готовые гренки Лена выложила на чистую тарелку и сверху густо посыпала сахаром, благо сахар у Елизаровых был. Глеб разлил кипяток по чашкам, выдал всем по чайному пакетику, и компания принялась за импровизированный ужин.
— Слышь, Юрок, а как ты смог позвонить мне? — спросил Глеб с набитым ртом. — В смысле, откуда ты взял мой номер?
— Здрасьте! — воскликнула Лена. — Он же записал его в свой телефон еще тогда, в понедельник.
— А ничего, что в воскресенье утром он благополучно исчез?
— Как исчез?
— Бесследно! Так же, как и твой телефон.
Лена озадаченно уставилась на Глеба. Тот хмыкнул:
— Ты что, не заметила, что телефона нет?
— Заметила, но я подумала… что это дети…
— Мы же ничего не можем перенести с собой в завтра — ни синяки, ни постриженные ногти, ни телефоны. Мы просыпаемся утром в том месте, в ту минуту и в той одежде, как это было в настоящий день. Поняла? Юрок, ведь та трубка у тебя?
— У меня, — подтвердил Юрасик, облизывая сладкие пальцы, — я все забывал сказать. А твой номер я просто запомнил. У меня память на цифры хорошая. И тебе придется мой номер наизусть выучить.
— Точно, — сказала Лена, думая о своем, — телефон исчез. А я и не подумала, что он вернулся к Юре.
— Ну да, — сказал Глеб, с наслаждением откусывая гренку, — готовишь ты и в самом деле вкусно, но головой работать не привыкла, и с интеллектом у тебя явно проблемы.
— Куда уж мне до твоего интеллекта, которого хватило только на то, чтобы испортить древнюю стену, а вместе с ней и жизнь трех человек! — с обидой ответила Лена. — Если ты такой умный, почему сразу не сообразил, что мы не сможем стереть надпись, потому что она еще не нацарапана?
Глеб проигнорировал ее вопрос, сделав вид, что очень занят едой. Чего привязалась, в самом деле? Ну не сообразил, ну и что? Сами-то, небось, тоже не сообразили. Тяжело соображать в обратном направлении, мозг привык иметь дело с событиями, которые последовательно движутся вперед.
Юрасик прикончил вторую гренку, запил ее чаем и сказал:
— Я тут вот что подумал… Если мы сами не можем попасть в будущее, то мы можем кого-то попросить.
— О чем попросить? — спросила Лена. — Стереть надпись?
— Ну не обязательно стереть. Ведь все остальные живут вперед, и у них еще не было того дня, когда мы ездили на экскурсию. Можно не допустить, чтобы Глеб вообще написал ее. Например, попросить Клару Борисовну, чтобы она не брала его на раскопки или получше за ним следила.
— А еще можно сказать Мухину, чтобы он накануне посильнее наподдал Глебу, и тот вообще не придет в школу! Тогда он не поедет на экскурсию, не попадет на раскопки, не испортит стену, и у нас наконец наступит правильный день, двадцать четвертое мая.
— Шикарная идея! Нет слов! — проворчал Глеб. — Только ни фига у вас не выйдет, можете не надеяться.
— Почему это?
— Ну, во-первых, сегодня шестнадцатое мая. То есть для тех, кто живет вперед, до нужного числа осталась целая неделя. За эту неделю может произойти все что угодно. Тот, с кем мы договоримся, может за это время что-нибудь забыть, перепутать, может попытаться уточнить детали у нас самих, у тех нас, которые тоже живут вперед. Представляете, что мы, те мы, ему ответим? И где гарантия, что тот я кого-то послушаю и не буду царапать стену? Во-вторых, у нас тоже пройдет неделя, только в обратную сторону. Мы откатимся еще дальше и даже не будем знать, что там происходит. Ну а в-третьих, нам просто никто не поверит.
