Книга Один из лучших дней (сборник), страница 19. Автор книги Яна Жемойтелите

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Один из лучших дней (сборник)»

Cтраница 19

Однако никак не удается отделаться от мысли, что Юрий Петрович, латентный садист, то есть уже не латентный, если бьет жену, решил избавиться от этой самой жены. В сущности, это просто: можно вывести Маринку на окраину, ударить камнем по голове и бросить на обочине. А потом объявить в розыск: якобы она сама ушла из дому в невменяемом состоянии, споткнулась и разбила голову об этот камень. Тем более что она действительно ушла из дома. И просить защиты ей не у кого, кроме как у самого Господа Бога.

А что, если это Юрий Петрович убил Сильвию? Ну да. «Воробьи» же недалеко от дома престарелых, можно подкараулить жертву по пути с работы или даже каким-то образом заманить в пустынное место. Зачем? Затем, что преступление легче спрятать в цепи подобных. Якобы это жертвы маньяка или наркомана. Случайные жертвы. Хотя случайной жертвой получалась Сильвия, а не Маринка. Маринка же еще жива, черт возьми! И как же тогда колечко с изумрудом, которое отнес в ломбард наркоман? Может, у меня просто-напросто начинается паранойя?

* * *

И снова брезжит весенний заплаканный день. Понедельник. Трудовые будни. И наш КИБО останавливается у дома престарелых, и я, прихватив заказы и ящик с формулярами, спешу к своим бабушкам, как некогда Красная Шапочка с корзиной пирожков. В воздухе сквозит резкая свежесть, она обманчива, знаю, сейчас очень легко простудиться, но мне не хочется застегивать свое пальтушко и прятать нос в воротник, да и добежать через двор к входу вовсе недалеко.

Мне сегодня радостно – оттого что в кармане у меня голубые носки для Казимировны! В пятницу вечером я таки купила их, уже расплачиваясь на кассе.

Они лежали в корзине как напоминалка, подсказка. Именно голубые с белой каемочкой!

Бабушки как раз возвращаются с обеда. В фойе пахнет, как в детском саду, – тушеной капустой и пирожками. И старики, медленно расходящиеся по своим палатам, от этого похожи на сморщенных постаревших детей, которые тоже писают под себя. Я даже стараюсь на них не смотреть, скорей взлетая по лестнице на второй этаж. Может быть, я слишком резко открываю дверь и врываюсь в палату слишком шумно, большая и яркая для здешнего заведения, дышащая весной. Во всяком случае, Софья Лазаревна смотрит на меня с осуждением, как на провинившуюся ученицу, и произносит, очевидно продолжая свой внутренний монолог:

– Она поступила так совершенно напрасно.

– Кто?

– Нина Николаевна.

– Какая Нина Николаевна, вы о чем? – отодвинув в сторону пачку печенья, я раскладываю на столике принесенные книжки, в том числе «Графа Монте-Кристо». – Софья Лазаревна, как вы заказывали. И смотрите, с какими иллюстрациями. Граф действительно похож на Депардье, который вам так нравится.

– Это была слишком радикальная мера, – не обращая внимания на книжки, Софья Лазаревна продолжает свое. – Надо же! Молодая женщина, с образованием, могла вполне еще устроить свою жизнь.

– Инна! – перебивает ее Казимировна. – Тебе не идет красная помада. По-моему, я тебе неоднократно говорила.

– Хорошо, я куплю розовую. А вы посмотрите, что я вам принесла. Вот! – я торжественно достаю из кармана и протягиваю Казимировне голубые носки.

– Что это? – Она подозрительно и даже с некоторой брезгливостью принимает мой подарок.

– Голубые носки, как вы и просили, – объясняю я немного растерянно.

– Разве я могу надеть голубые носки? – Казимировна небрежно кладет их на подушку. – Они же вульгарны. Но я давно не удивляюсь твоему вкусу.

А я давно не удивляюсь тому, что мне никак не удается угодить людям даже в мелочах. Наверное, желания тоже отживают свое.

– Покончить с собой – и главное из-за кого? – неожиданно добавляет Софья Лазаревна, и я испуганно переспрашиваю:

– Что? Что у вас случилось?

– Вот именно, что у нас случилось? В газетах, естественно, не было ни единого слова. Ну, умерла и умерла, некоторые так и не поняли, что это было самоубийство. А ведь физрук был отпетый бабник и до нее крутил роман с практиканткой Васильевой, она, кажется, даже забеременела, хотя он свою вину отрицал. Вы разве не знаете, как это бывает? Главное – пережить сам момент разрыва, отчуждения, потом будет легче, и через год уже сама думаешь: а чего страдала, что только в нем нашла?..

– Почти каждая женщина в любви способна на героизм, – неожиданно выдергивается старуха Казимировна. – Для неё, если она любит, любовь заключает весь смысл жизни – всю вселенную!.. – Казимировна распахивает худые жилистые руки и становится похожа на скелет ископаемой птицы с легким пушком на черепе. Насколько я помню, это чей-то монолог из Куприна.

– А она оказалась человеком слабым, – вставляет Софья Лазаревна.

– Вы о той практикантке говорите? – осторожно уточняю я, все еще не совсем понимая, о чем речь.

– Нет. Та практиканточка на аборт сходила – и дальше поскакала по жизни. С нее как с гуся вода. А Нина Николаевна – нет. Если он сказал, что любит, значит, будет до конца жизни любить, – мы это так понимали. А он ее возьми да брось, после летних каникул едва поздоровался в коридоре. Ну, она и повесилась в библиотеке на дверной ручке, есть такой способ.

Горло перехватывает спазм, и я даже срываю с шеи шарфик, будто он мешает дышать.

– Софья Лазаревна, да что вы такое говорите!

– Виноваты мужчины, в двадцать лет пресыщенные, неспособные к сильным желаниям, к героическим поступкам. – бывшая актриса Казимировна с подвыванием воспроизводит слова из скрытых файлов памяти, раскачиваясь на постели и теребя костистыми пальцами голубые носки.

– Вот ты сейчас вошла. У Нины была такая же прическа, гордый подбородок. В наше время глубоко переживали измену, – медленно, с расстановкой произносит Софья Лазаревна. – И все же она не должна была так делать хотя из-за мальчика. Он же сиротой остался в четырнадцать лет. – Она отворачивается к стене и замолкает.

Я записываю в ее формуляр «Графа Монте-Кристо» на всякий случай, даже если он ей больше не нужен, и молча выскальзываю в коридор. Почему же опять этот день, который сулил маленькую, но радость, скомкался и обернулся какой-то химерой? И кто в этом виноват? Я? Тем, что похожа на какую-то Нину Николаевну, или тем, что не умею наладить контакт с полубезумными бабушками? Честно говоря, не только. Когда Владька был маленьким, мне было с ним очень сложно: он плакал по восемь раз в день. Когда собирались на прогулку – плакал от того, что надо было покидать дом, а когда возвращались с прогулки – от того, что приходилось вернуться, если пирожное казалось ему слишком большим – плакал, потому что оно слишком большое, а если я разрезала его на куски – что теперь его не склеить обратно. Поэтому я говорю, что, вероятно, плач – естественная реакция на жизнь, только я уже научилась не плакать над каждой разбитой чашкой, хотя ее действительно не удастся склеить.

– Чем сегодня порадуете? – по коридору, опираясь на клюку, ковыляет старик Путейкин из соседней палаты.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация