– Наши хакеры отследили переписку, о которой вы говорите.
– Простите, кто? – мне показалось, что я ослышался. – Хакеры? Они на вас работают?
– Именно так я называю наш отдел информационных технологий. Так вот, сейчас главное – добраться до компьютера Лекаря. Чего пока не удается.
Признаться честно, я сомневался, что это вообще удастся когда-нибудь сделать. Из наших с Лекарем бесед следовало, что он отнюдь не идиот.
Суровая конкретика
– У вас с пациентом была полная гармония, вы взаимодополняли друг друга, – загадочно улыбаясь, прокомментировал Ираклий на следующий день факт незаметного и коварного исчезновения их с заведующим из кабинета. – Мы с Давидом Соломоновичем не хотели ее нарушать. Мы ж не варвары. Ты так увлекся, что мне стало немного завидно. Ты создан для таких бесед, Илья Николаевич, честно.
– А я уж подумал, – с облегчением признался я, – что вы мне приснились, как безголовый профессор Лекарю.
Я сидел за компьютером в нашей ординаторской и просматривал то, что записалось вчера на камеру. Лекарь в роли Макара Афанасьевича смотрелся настолько естественно, что сам Станиславский ему бы поверил.
– Думаю, здесь одно из двух, – категорично заявил коллега, поднимаясь с дивана. – Либо параноидная форма шизофрении с галлюцинаторным бредом, что наблюдалось во время первой нашей беседы, либо диссоциативное расстройство, что мы наблюдали вчера.
– Тебя не смущает такое сочетание? Шизофрения с диссоциацией в одном флаконе практически не встречается, в литературе такого не описано! Это – совершенно разных полей ягоды.
– Все когда-то бывает в первый раз, для следствия, кстати, этот нюанс – без разницы, – пожал плечами Ираклий, подходя ко мне и забирая камеру. – Я тебе сброшу это кино на флешку, у тебя будет время насладиться его непревзойденной игрой. А сейчас, извини, тороплюсь, надо еще кое-кого поснимать.
Едва Ираклий вышел из ординаторской, у меня запиликал сотовый. Звонил Немченко:
– Хочешь посмотреть галлюцинацию у твоего Лекаря?
– Не откажусь, – ответил я, тут же срываясь с места и почти бегом покидая ординаторскую. – Где представление?
– Иди на балкон второго этажа, он как раз на прогулке в гордом одиночестве… Просто классика! Давай, жду.
В огороженном секторе для одиночников действительно разыгрывался мини-спектакль. Бережков изображал в буквальном смысле бой с тенью. Невидимый противник наносил ему удары, он уворачивался, ругался, оправдывался, извинялся. Наконец, просто орал от мнимой боли.
Невидимым противником, конечно же, был Макар Афанасьевич, который отчего-то осерчал на бедного медбрата и вымещал злобу, физически воздействуя на подчиненного.
Бережков клялся, что все это – в последний раз, вставал на колени, просил прощения, потом вновь уворачивался от невидимого удара, вскрикивал, падал, вновь поднимался и снова падал.
Вероятно, в Голливуде так рождались много– уровневые шедевры с монстрами, 3D-анимацией. Сначала снимался эпизод с мнимым противником, после чего с помощью компьютерной графики в кадре появлялись двухголовые ящеры. Причем так, что их удары полностью совпадали с уклонением главного героя.
Ящера не хватало – «картинка» была не укомплектована, не закончена. Появись он – все стало бы логичным, естественным, исчерпывающим. Их как будто двое, второго участника кто-то вынул на время из тандема или надел на него шапку-невидимку.
– Обязательно проверь у него потом наличие гематом от наносимых ударов, – прошептал Немченко. – Это все равно что бой в супертяжелом весе за звание чемпиона мира выстоять.
– Считаешь, синяки появятся? Или хохмишь по привычке?
– Считаю, у нас завелся шизофреник-невидимка, – с трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, шептал мне коллега на ухо, – который калечит больных во время прогулки. Не удивлюсь, если у него окажется разряд по боксу. Ну, или черный пояс по карате.
– Прекрати! – одернул я его. – У нас сложнейший диагностический случай, а ты тут со своими хохмами.
Жестом показав санитарам, курившим неподалеку, чтобы они доставили пациента в процедурный кабинет, я направился на пост медсестры.
В проходе едва не столкнулся с Либерманом.
– Видел представление? – поинтересовался заведующий. – Думаю, диагноз ясен. Как успокоишь его, сразу же в ординаторскую.
Почти автоматически отдавая распоряжения медсестре, санитарам, я не мог отделаться от мысли, что передо мной только что свершилось чистой воды лицедейство. Гениальное, но лицедейство! Все, что хочешь, на выбор: тут тебе и галлюцинации, и бред, и раздвоение… Бери, ешь не хочу.
Однако существовали факты совсем иного порядка. Убитая Кира Синайская отнюдь не была галлюцинацией. И полиция до сих пор не могла обнаружить логово этого зверя. Десять лет назад он исчез с экранов радаров и появился на них лишь неделю назад. Весь в крови, склонившись над трупом. С молотком в руке.
Спрашивается, где скрывался все это время?
Одно другому не соответствовало. Словно эти поступки совершали два разных человека: один творил злодеяния в подвале, добиваясь руки и сердца неприступной Киры. Другой разыгрывал перед нами сейчас трагикомедию.
Хотелось подвести под всем этим одну большую черту, выведя общий знаменатель, но не получалось. Что-то внутри меня сопротивлялось этому. Возможно, не контактируй я так плотно с майором Одинцовым и с Яной, мне тоже игра Лекаря казалась бы убедительной, даже не игрой вовсе, а серьезной неизлечимой болезнью.
Возможно… Но перед глазами появлялись испуганные глаза Бориса Ощепкова, когда я намекнул ему на то, что знаю предысторию его переписки с Пауком. В памяти всплывал наш последний – незавершенный – разговор с Яной. И тут же все рассыпалось, как карточный домик, ничего невозможно было понять.
В ординаторской Либерман по привычке ходил из угла в угол, Цомая и Немченко сидели на диване. Мне ничего другого не оставалось, как усесться за свой стол.
– Мы как раз обсуждали последний сон Бережкова, – ввел меня заведующий в курс дела. – Что такое отсутствие рук и головы, как не косвенный симптом раздвоения? У человека не может быть две головы и четыре руки. У них одна голова и одна пара рук на двоих, поэтому и снятся столь экзотические, я бы сказал, иносказательные сны. Наша задача – понять и правильно интерпретировать.
– До этого самостоятельно никто не додумается, – вставил Ираклий. – Изобразить искусственно это невозможно. Это формируется на подсознательном уровне.
– Не стоит забывать и о том, – продолжал Либерман выдавать аргумент за аргументом, – что, когда одна личность сменила другую, то есть когда Бережков как бы очнулся вновь в своем теле, он ни сном ни духом, что называется, не ведал о том, что недавно тут был его шеф. И это еще один аргумент в пользу его психической патологии.
