— А как узнать? — не унимался Щукин.
— Спросить, наверное.
— У кого?
— У того, кто его достаточно хорошо знал, это ведь логично, да?
Поджаристые картофельные кружочки клеились к деревянной лопатке, в сковородке пузырилось и стреляло, чайник хлопал крышкой, выдавливая из носика густую струю пара.
Жанна выключила газ. Разложила картошку по тарелкам, сразу разлила кипяток, чтобы больше не вставать. Поставила все на стол, села, подобрав ноги под табуретку, и взяла в руки вилку.
— Знать-то его знали почти все в городе, но был же круг людей, которые знали его слишком хорошо.
— Кто, например? — Щукин, не дожидаясь приглашения, принялся метать картошку с тарелки, без конца укладывая на кусок хлеба толстые шпротины.
— Жена, например. Кто лучше жены знает своего мужа?!
Стас едва не поперхнулся. Глянул на нее с сожалением и покачал головой, пробубнив с набитым ртом:
— То-то я смотрю, ты про своего все на свете знала!
— Я — другое дело, — возразила Жанна, ковыряясь в тарелке, выискивая поджарки. — Даже я и то догадывалась, что у Масютина есть кто-то. А уж жена Удобного… Она наверняка была в курсе. К тому же такие, как Удобнов, они из своих похождений тайн никогда не делают. Таскаются с девками по кабакам, по курортам.
Щукин на мгновение перестал жевать, застыв с оттопыренной щекой. И посмотрел на нее с укоризной. Поняв, что сморозила бестактность, Жанна покраснела. Пришлось создавать видимость пробудившегося аппетита, уткнувшись в тарелку.
— Ладно тебе, не смущайся, — пожалел ее Стас, видя, как она через силу давится картошкой. — Я же тоже не мальчик, понимаю, для чего она с ним на дачу поехала…
Доедали и пили кофе они в полном молчании. Жанна крохотными глоточками. Стас мощными, звучными, с громким кряканьем и причмокиванием. В другое бы время она непременно поморщилась, подумав про него что-нибудь не очень лестное. А сегодня… Сегодня ей было просто жаль этого здоровенного мужика, приехавшего в их город с одной-единственной целью — разыскать свою жену. Он же не навязывался ей в друзья, совсем нет. Она сама поперлась на эту нелепую Угловую улицу с ее нелепыми обитателями. Сама вызвалась сопровождать его и Вадима в их поисках. И к себе сегодня утром сама зазвала, хотя Стас и упирался.
— А ты знаешь, где эта самая Удобная живет? — Стас встал, сгреб со стола тарелки, успев тут же швырнуть пустую банку из-под шпрот в мусорное ведро, смахнуть крошки со стола и подцепить на палец обе опустевшие кружки.
— Какой тут секрет! Его дом весь город знает. Еще квартира имеется, дача вон. Еще какой-то загородный то ли клуб, то ли санаторий. Вдова осталась состоятельной, что и говорить.
Это Жанна просто так сказала, без подтекста. А получилось…
А получилось, что Стас тут же развернулся от раковины, где, засучив рукава, мыл тарелки, уставился на Масютину, вытаращив глаза, и вымолвил:
— Во как! Еще одна, что ли?!
— Еще одна — кто? — глупо переспросила она, хотя тут же поняла, что он имеет в виду.
— Подозреваемая! Это столько добра! Да к тому же он ей изменял!..
— Ох, господи! — только и смогла Жанна выдохнуть. — Так мы скоро начнем весь город подозревать. Давай лучше со Светкой сначала определимся, а? От нее все нити и потянутся. Только от нее… А для начала навестим супругу Удобного, если, конечно же, она захочет с нами говорить. Может, за это время и Светка объявится. Или Масютин ее сам разыщет…
Глава 19
Больше всего на свете ему хотелось разыскать эту дрянь. Ничего не хотелось ему так остро, как этого.
Даже когда исходило зудом тело без душа во время пребывания в СИЗО. Даже когда жрать хотелось так, что кишки сводило. Избалованные Жанкиной стряпней внутренности не желали принимать тюремную баланду. Им хотелось тарелки горячего борща с ложкой густой сметаны. Чтобы сметана эта плавала в самом центре тарелки огромным крутым комочком. И чтобы непременно то и дело натыкалась на огромный ломоть мяса.
А еще хотелось стерлядок, запеченных с овощами. Это было Жанкино фирменное блюдо. Она его редко готовила, все больше по праздникам или дням рождения, и Масютин его очень уважал. Можно было и без стерлядок обойтись, заменив их, к примеру, огромным, с полсковороды, куском мяса. И чтобы зеленью сверху было присыпано и лучком жареным…
Хотелось жрать, спору не было. Но стоило подумать про Светлану, как не хотелось ничего, даже жить.
Слухи-то на тюрьме о-очень быстро распространяются. Куда быстрее, чем на воле. Следовательский отдел еще только-только затылки зачесал, а Масютину уже успели сообщить, что вместо его бабы какая-то другая девка сгорела. И это несмотря на то, что содержали его отдельно от остальных. Не в одиночке, конечно, но в более щадящем окружении.
И вот с того самого дня, с той самой минуты, когда, позеленев лицом, он выслушал эту новость, он и жаждал разыскать эту… тварь.
Других слов у него для нее пока не находилось. Разыскать и в глаза ее лживые глянуть, именно лживые, а не святые, как он прежде считал. Вернее, так ему всегда казалось. Милая, наивная, беспомощная, слабая… Что он там еще про нее придумывал, стоя на промороженной насквозь задней площадке автобуса? И не только там, между прочим. И в ванной думал про ее беззащитность. И под машиной, когда валялся с гаечным ключом. И даже — подонок — когда с Жанкой любовью занимался, про Светкин восторженный взгляд вспоминал.
Довосторгались, мать ее! Довлюблялись! Дотаскались!
Лихо она его сделала. Можно аплодировать стоя, так лихо. Не напрягаясь, вволю натешившись, вволю почистив его карманы. Чего уж теперь глаза прятать, совал же ей деньги? Совал! Баловал иногда покупками? Баловал! Нет бы на детей, на жену. Хотя…
Жена тоже хороша! Надо же, как она скоро! Не успел его след простыть, как она в дом мужика приволокла. И кого?! Уголовника! Масютину одного взгляда на эту крутолобую морду было достаточно, чтобы понять, что это за фрукт. И ведь не постеснялась, домой привела. В их общий дом! В дом их детей! Одни суки!.. Одни суки кругом!..
Масютин летел с сумкой в одной руке и пакетом в другой, в который зачем-то запихал банный халат и тапочки. Ни мыла не взял, ни пасты зубной, а зубы не мешало бы почистить. Хотя в этом тоже смысла не было. Где купаться? Где чиститься?
Он встал на углу возле автобусной остановки, швырнул свою ношу возле ног и закурил. Благо пачку сигарет вернули непочатой и зажигалку, хоть одно утешение. Закурил, сделал три глубокие затяжки, в голове тут же зашумело. Это от голода, с тоской подумал Масютин, глядя себе под ноги.
И куда он со всем этим добром собрался, одному богу известно. Денег на гостиницу не было, не по средствам ему теперь. Так, мелочь какая-то завалялась — рублей восемьдесят с копейками. Идти снова к Гаврикову и просить в долг — западло. У Жанки тоже не возьмешь — ей теперь есть кого содержать.
