Все, Полански, твоя карма окончательно испорчена. Теперь ты не только без пяти минут беременная авантюристка, но и хардкорщица.
Спасай себя, задерживай дыхание. Течение такое сильное, что можешь не выплыть. Дыши ради меня, дыши. Леди и джентльмены! Прошу минуточку внимания! У меня есть кое-что, что вам всем следовало бы знать: ад существует, поверьте мне, я сам его видел. Рай тоже есть, давайте хранить это в секрете.
Я сидела в кровати, подняв одеяло до подбородка, сжав в руке плеер. Полумрак моей новой квартиры убаюкивал. За окном наливалась прохладной темнотой сентябрьская ночь. Я слушала музыку – аккуратно, неторопливо, будто трогая палочкой незнакомое существо. Словно пробуя незнакомую микстуру, которая могла или отравить меня, или облегчить мои муки. Пока внутри меня искали свой путь между жизнью и вечностью две человеческие души.
Уже проваливаясь в сон и вспоминая Боунса на вручении музыкальной премии, я вдруг поняла, что он никогда не говорил со мной о музыке. Интересно почему. Я пыталась представить, как он играет на электрогитаре, или пробегает пальцами по клавишам, или орудует барабанными палочками. Как восхитительно это, должно быть, выглядит…
Пока ты учишься в школе, ты снисходительно, а то и с насмешкой, смотришь на мальчишек, которые таскают в футлярах музыкальные инструменты, занимаются в музыкальной школе, протирают штаны за игрой на пианино или учатся петь октавы. Ты не стала бы с таким встречаться. Ты бы грезила о хулигане из параллельного класса…
Но проходит несколько лет, и все внезапно переворачивается с ног на голову: одноклассники с музыкальными инструментами в футлярах, как бабочки, претерпевают волшебные метаморфозы. Они превращаются во всех этих гитаристов, барабанщиков, клавишников, чувствуют ритм, двигаются, как дикие хищники. Они не испытывают страха перед толпой и могут завести ее одним гитарным соло или риффом. Вот в кого превращаются мальчишки из музыкальных школ. И тебя уже не смущают их нотные тетради, потертые футляры и то, что они полночи не спали, разучивая новую мелодию. Наоборот, все это заводит, влечет, кружит голову… И ты уже готова отмотать время назад, чтобы вернуться в недавнее прошлое, похлопать по плечу своего соседа по парте, который все уши прожужжал тебе про каких-то «битлов», и сказать ему: «Джонни, я была такой дурой, твоя музыка – это круто на самом деле. Зря я над тобой насмехалась». Да только поздно, поезд ушел. Он – где-то там, на сценах рок-фестивалей, над морем сходящей с ума толпы, царит и властвует, и ему твои извинения триста лет не сдались…
* * *
Мучительнее всего время тянется для того, кто застрял в лифте, дожидается автобуса под проливным дождем или ждет того часа, когда наконец станет ясно, беременна ты или нет.
Время стало тягучим, как клейстер. Я с трудом продиралась сквозь лес минут и часов. Мое тело – с изумлением наблюдающий магическое шоу ребенок, перед которым снова появились исчезнувшие виноградины, – объявило мне бойкот. Никаких сигналов, никаких намеков на возможную беременность. Я пила успокоительное и исподлобья поглядывала на упаковку тестов, предвкушая момент, когда наконец придет время использовать один из них. Доктор Бхагнари советовал заняться чем-нибудь, что отвлечет меня от мучительного ожидания, и я последовала совету. Начала печь кексы, вышивать салфетки, смотреть шедевры мирового кинематографа, изучать французский. Говорят, все беременные женщины немного странноваты. Глядя на себя, я склонялась к тому, что, возможно, это правда.
Скоро я совсем потеряла сон. Ворочалась, засыпала лишь под утро и в обрывочных сновидениях почти всегда видела Пикси и Оливию, гуляющих по волшебным садам, пачкающих гольфы в грязь, с полными карманами диких ягод. Они держались на расстоянии, будучи заняты собой, и теперь почти не заговаривали со мной. Словно их души, отражающиеся в зеркале моей души, наконец начали обретать покой. Лишь однажды мне удалось догнать Оливию и поймать ее за крохотную ручку.
– Если бы ты только могла рассказать мне, что случилось с твоей мамой. Кто на нее напал? Ведь это был не Оушен? – спросила я, всматриваясь в ее белое личико и большие серьезные глаза. – Если бы я только могла найти ее и поговорить с ней. Как ты думаешь, где она?
Ребенок почесал затылок и вынул из кармана горсть поддавленной черники.
– Она еще жива? Оливия?
– Ты ее встретишь. Она тебя ищет. И однажды найдет.
– Что? Почему она меня ищет? – напряглась я. И тут зелень лужайки, на которой мы стояли, стремительно поблекла и пожелтела. Небо потемнело чуть ли не до черноты. В землю неподалеку от нас с треском ударила молния, и Оливия внезапно начала расти, становилась все выше и выше. Ее лицо менялось у меня на глазах. Оно взрослело, и те черты, которые проявлялись все отчетливее, делали ее все более не похожей на Боунса. Это были черты ее матери. И вот ребенок, став сначала подростком, превратился в молодую красивую женщину со светлыми волосами. Я не могла отвести взгляд от этого лица. Я уже где-то видела эти глаза…
Кажется, я кричала от страха во сне. Но, когда проснулась, так и не смогла понять, что именно настолько меня испугало. Заря уже позолотила небо. Внизу, в китайском ресторанчике, уже начали громыхать сковородки и звенеть колокольчики. «Сянь Хао, у тебя опять пригорела рыба!» «Сам мой свои тарелки, Линг Пенг, я чищу кальмаров!»
Я снова пересчитала в уме дни, достала из упаковки тест на беременность и, от волнения путаясь в собственных ногах, побежала в ванную комнату.
Трясущиеся руки, холодный мраморный пол и грустная, одинокая полоска на тесте. Неужели не получилось? Ведь время уже пришло! Едва не плача, я позвонила доктору Бхагнари.
– Тесты все еще отрицательные. Мне кажется, я вижу вторую полоску – но не могу понять, она действительно есть, или у меня просто нервный срыв…
– Скай, успокойтесь и приезжайте в клинику. Я возьму у вас кровь на ХГЧ. Пока рано о чем-либо говорить.
Я попрощалась с доктором, сбросила вызов и сфотографировала тест. Первая фотография большой радости или большого горя, скоро станет ясно. Потом принялась перелистывать недавно сделанные фото, и… Мое сердце ударилось о ребра. Еще раз и еще. Я слышала, как оно гулко бьется в груди. В голове загудело, как перед обмороком.
В моем телефоне – фотография спящей меня.
Кто-то был здесь.
Кто-то стоял у изголовья моей кровати и фотографировал меня моим же телефоном. Чтобы теперь напугать до смерти. И, возможно, этот кто-то все еще здесь.
* * *
Я пулей вылетела из своей квартиры и решила не возвращаться туда до приезда полиции. Кутаясь в халат, с всклокоченными волосами, не в состоянии связать и двух слов, я вбежала в китайский ресторан, распугивая первых посетителей. Официант сунул мне в руки чашку с теплым чаем и, вежливо объяснив, что я никак не могу спрятаться в подсобке, усадил меня за стол. Я едва дождалась приезда копов. А потом еле-еле смогла объяснить им, что произошло. Зуб на зуб не попадал. Мы вошли в мою квартиру, и мне тут же стало ясно, что я больше не смогу там оставаться.
