Во второй части нашей книги мы подробно расскажем об основных этапах развития Власти
[255], а пока что ограничимся краткой (и потому достаточно идеализированной) моделью. В этой модели первой, основной и до сих пор каждый раз воспроизводящейся в любом малом сообществе (семье, армейском подразделении, тюремном бараке) формой Власти является родо–племен- ная. Ее главной особенностью является личный характер всех отношений в сообществе. Здесь каждый знает каждого — не в смысле биографии и черт характера, а смысле положения в обществе. У любого члена племени есть понятный всем (а если возникают сомнения, всегда известно, у кого его уточнить: у старейшин) статус
[256] в сообществе: старший он или младший, нужно ли ему подчиняться, можно ли им командовать или допустимо только советовать. Каждый в роду–племени (как и в семье) знает свое место, и для выяснения, кто кого должен слушаться, обычно не требуется насилия
[257] (достаточно повышения голоса). Ну а на крайний случай существует суд людей с высшим статусом — старейшины или, в случае конфликта представителей разных родов, совета старейшин.
Однако у родо–племенного устройства Власти существуют два фундаментальных ограничения, связанных с особенностями человеческого сознания. Человеческая память «на людей» ограничена, средний человек может хорошо знать одну–две сотни, но не тысячи и уж тем более не миллионы других людей. Столь же ограничена и человеческая способность к обучению: чтобы хорошо узнать человека, требуются долгие годы. Люди, выросшие в одном племени (в рамках своих локальных правил), знают друг друга с рождения и сразу понимают, как к кому относиться. Но появившийся в племени чужак сразу же вызывает конфликты: правил он не знает, обозначить свой статус не может, и каждый раз этот статус приходится «вычислять» (словесными перепалками, состязаниями или прямым насилием)
[258].
Поэтому рост численности человечества привел не к «единому человечьему общежитью», а к появлению огромного числа малых племен, непрерывно воевавших друг с другом. Увеличение численности организованных сообществ требовало своего рода революции — появления новых форм Власти, которые позволили бы относиться к чужим людям как‑то иначе, чем сразу же каменным топором по голове. Основой для такой революции стали межплеменные контакты, а две их основные формы — война (появление межплеменных союзов и статуса союзнического племени, в отличие от вражеского) и торговля (статус племени–партнера) привели к появлению двух новых, уже хорошо известных нам форм Власти: феодальной (монархической) и республиканской (олигархической).
Системообразующим свойством феодальной формы Власти является иерархия подчинения: над племенем в лице его вождя или старейшины появляется более высокий сюзерен (сначала временный вождь военного союза племен, быстро превращающийся в регулярно правящего монарха). По мере расширения территории военных действий над этим сюзереном появляется сюзерен следующего уровня, и через некоторое время мы обнаруживаем перед собой типичную феодальную монархию. В ней статус чужака в племени уже не равен нулю, а определяется его местом в общей иерархии подчинения (за убийство королевского чиновника придется отвечать перед королевским судом, а за убийство обычного крестьянина — всего лишь перед судом местного феодала). Благодаря этому становится возможно относительно мирное существование большого числа «племен» (теперь уже скорее «вождеств», или феодов) на одной территории, что и является основным признаком государства
[259].
Из иерархического устройства Власти при феодализме вытекает его главная (и обычно не до конца понимаемая) особенность: «Вассал моего вассала не мой вассал». Верховный сюзерен располагает лишь относительно небольшими собственными землями (где он действительно полный хозяин над всеми крестьянами) и присягой своих вассалов; у него недостаточно ресурсов, чтобы вершить королевский суд на всей территории своего государства. Поэтому «до бога высоко, до царя далеко», и непосредственная власть на местах всегда остается в руках местных феодалов.
Практик. Тут есть одна важная тонкость, которую мы в нашей книге не разбираем, поскольку речь идет об общих правилах Власти. Дело в том, что в западной модели власти иерархий не одна, а несколько
[260]. Поэтому требования «королевского суда», часто встречающиеся в средневековой истории, связаны не только с попытками защититься от местного феодала, но и найти управу на «иерархию денег», которой обычно нет никакого дела до закона и традиционных ценностей.
Теоретик. Отсюда постоянные надежды крестьян на «царя- батюшку» (ведь в конфликте со своим феодалом им больше не к кому обращаться), и столь же постоянный крах этих надежд. Попытки короля, опирающегося только на феодалов, ввести единоличное правление обречены на неудачу: феодалы в ответ выберут себе другого короля.
Читатель. Разве королей выбирают? Я думал, что уж королев- ская‑то власть всегда передается по наследству!
Теоретик. Далеко не всегда. Монархии бывают не только наследственными, но и выборными
[261]. Даже в классических западных королевствах существовал институт пэров, которые как раз и образовывали коллеги по выбору нового короля. Да, многие века они выбирали только наследных принцев, но имели право этого и не делать. А уж когда наследственные династии прерываются
[262], вопрос, кто будет следующим королем, решается только вчерашними вассалами. Как мы уже писали ранее, определять тип Власти в той или иной стране следует не по формальному признаку престолонаследия, а по политической культуре ее элиты. Если элита предпочитает монархическое правление, она может выбирать себе монарха хоть всенародным голосованием — характер правления от этого не изменится.
