Читатель. А можно вопросом на вопрос? По–вашему, какой способ правления в современной Великобритании?
Теоретик. Отличный вопрос, подробный ответ на который вылился бы в еще одну книгу о Власти
[347]. К счастью, благодаря Макиавелли мы знаем простой способ определить тип государственного устройства. Достаточно единственного вопроса: а где в данном государстве находится оппозиция действующей власти? Партизанит в лесах, сидит по тюрьмам или заседает в парламенте? Чем выше в государстве статус оппозиционных властных группировок, тем более «республиканским», в макиавеллиевском смысле, оно является. Так что ответ на ваш вопрос очевиден: британская монархия реализовала в своей стране весьма республиканский способ правления. Правящие и оппозиционные партии сменяют друг друга у власти уже более 300 лет
[348], и ни одна из них не была запрещена как экстремистская, а уж тем более не ликвидирована как класс.
Практик. Только не надо думать, что британская монархия совсем уж беззуба. Вспомните принцессу Диану!
Читатель. А многие считают, что английская королева все решает единолично…
Теоретик. Даже если английские монархи лично определяют курс акций на бирже, факт остается фактом: за последние 300 лет они ни разу не приняли решение ограничить свободу политической конкуренции между своим гражданами. Машина по производству доблести работает до сих пор1, и на примере Великобритании мы можем сделать вывод, что открытие Макиавелли оказалось весьма полезным. Большинство из крупнейших государств современности — республики, и можно с достаточной уверенностью сказать: сама жизнь сделала выбор в пользу технологии Макиавелли.
Практик. Еще чуть–чуть о доблести. Еще в первой половине XIX века русская контрразведка обнаружила, что если из французских или немецких гувернанток/гувернеров в русских домах работают на соответствующие разведки каждый второй–третий, то из английских все поголовно. Граждане Британии были искренне убеждены, что помогать своей стране — это их священный долг, которым нельзя пренебрегать даже работая на иностранцев. Достойный пример, особенно если его сравнить с нынешней ситуацией в российской элите.
Читатель. Круто. Но с другой стороны, получается, что Макиавелли 500 лет назад открыл республику — и с тех пор никто не придумал ничего лучше?!
Теоретик. Никто ничего новее не открыл, если говорить точно. Помните, чем отличаются открытия и изобретения? Открыть можно только то, что есть, то, что уже появилось в окружающей ученого реальности. Римская республика возникла в почти мифические времена, а Макиавелли открыл республиканские технологии только в XVI веке, две тысячи лет спустя. Даже если где‑то на Земле и сформировался новый способ государственного устройства, открыт он будет не раньше, чем очередной гений соизволит обратить на него свое внимание. Так что получается именно так, как вы сказали: со времен Макиавелли ничего принципиально нового в области государственного строительства открыто не было.
Казалось бы, на этом мы должны закончить с государством и перейти к следующей маске Власти. Но, поступив так, мы оставили бы за спиной чрезвычайно острый и неприятный вопрос. Как получилось, что республиканские технологии, ограничивающие власть наиболее сильных группировок и потому им явно невыгодные, все же получили широкое распространение? Какая сила заставила сюзеренов отказаться от претензий на абсолютную власть и начать раз за разом совершать главную ошибку Государя — оставлять поверженного противника в живых? Неужели на Земле есть что‑то посильнее Власти?
Читатель. А как насчет законов природы?
Теоретик. Или законов самой Власти? Вы совершенно правы: на свете хватает сил, намного более могущественных, чем даже самый великий правитель. И когда властная группировка сталкивается с этими силами, выясняется, что интересы группировки в целом (например, выжить) оказываются вовсе не теми же самыми, что и интересы ее сюзерена (сохранить власть). Одно такое столкновение с реальностью никого ничему не научит; но если на протяжении жизни одного поколения законы Власти бьют по лбу второй, а то и третий раз, у выживших сюзеренов появляется стимул несколько изменить свое поведение.
Разумеется, вероятность такой концентрации исторических событий на коротком промежутке крайне мала
[349]. Однако рано или поздно маловероятные события тоже случаются; и как раз такое «схождение звезд» выпало Англии во второй половине XVII века.
«В 1640 г. в Англии существовало монархическое правление. Правивший тогда король Карл… царствовал в силу наследственного права, насчитывавшего свыше шестисот лет… Это был человек, не испытывавший недостатка в достоинствах души или тела и не пытавшийся сделать больше, чем того требовало исполнение обязанностей по отношению к Богу, хорошо управляя своими подданными» [Гоббс, 1991, с. 591].
По этим словам Гоббса, которыми начинается «Бегемот, или Долгий парламент», невозможно догадаться, что буквально сразу же за этой благостной картиной последует 20–летняя эпоха войн и революций, в которой погибнет 200 тысяч англичан
[350]. А между тем с точки зрения теории Власти «хорошее управление своими подданными» Карлом I к этому моменту не выдерживало никакой критики. Политическая ситуация в тогдашней Англии характеризовалась двумя факторами: существенными религиозными разногласиями (как внутри независимой от Рима, но католической по обрядам англиканской церкви, так и между ней и протестантской церковью Шотландии) и ограниченными финансовыми возможностями короны (со времен Хартии вольностей увеличение налогов требовало согласия парламента). Теория Власти в подобных случаях рекомендует поочередное ослабление противников — организацию «ручного» парламента (например, по французскому образцу2), или постепенную церковную реформу в пользу более перспективной конфессии
[351], но никак не то и другое одновременно.
