– Стоит тебе начать отбиваться фактами, ты только усилишь его позиции.
– Но он ведь лжет! Я могу доказать, у меня сохранился договор на покупку…
– «Говори в гневе, и это будет лучшая речь, о которой ты когда-нибудь пожалеешь…»
Шюман закрыл глаза. Боже праведный, сейчас она процитировала ему Черчилля.
– Ты крайне плохого мнения о моем умении постоять за себя.
– Пока мое мнение не дало средствам массовой информации повод влезть во всю историю, тебе не о чем беспокоиться, – сказала Анника.
Она покинула его кабинет и закрыла дверь за собой. Шюман видел, как она направилась к столу, за которым расположился сын Альберта Веннергрена. Зачем, черт побери, такому парню становиться журналистом? У него есть все возможности выбрать себе хорошо оплачиваемую, уважаемую и перспективную специальность.
Шюман вздохнул и решил проверить погоду в Рёдлёгских шхерах.
* * *
Кабинет Нины точно соответствовал всем предрассудкам относительно рабочих мест государственных служащих: тесная, с серо-голубыми занавесками, светлой деревянной мебелью с обивкой из шиннарпа, окном, выходившим во внутренний двор, с коричневой, обшитой железом стеной по другую его сторону. Она делила его с мужчиной по имени Джеспер Ву, с которым еще не встречалась, он сейчас находился на каком-то задании в Азии.
Она поставила спортивную сумку рядом с книжной полкой со своей стороны их общего письменного стола. Даже когда коллега отсутствовал, у нее и мысли не возникло вторгнуться на его территорию, подобное легко входило в привычку, и довольно скоро она могла считать все здесь своим, и тогда ему придется всегда с трудом пробираться на свой собственный стул.
Ее мысли ходили по кругу. Насилие в отношении Лерберга было слишком изощренным. Пытки, специфические методы воздействия были красноречивы и несли в себе какую-то информацию. Нина видела насилие с близкого расстояния еще ребенком, выросла с насилием в качестве инструмента власти, способа защититься, отстоять территорию, но в данном случае речь шла о чем-то ином.
Она открыла свой последний рабочий документ в компьютере.
– Нина Хофман?
Еще один коллега заглянул к ней в кабинет поздороваться и представиться. Очень высокий и худой мужчина в бейсболке. Они обменялись рукопожатиями.
– Добро пожаловать в ГКП.
Его звали Оскар Гилленшельд, он сидел за третьей дверью налево, следователь. Приятно познакомиться, ну, конечно, она может заходить к нему переброситься парой слов. Когда он поковылял дальше в своих сандалиях, у нее на мгновение возникла мысль, не закрыть ли дверь, но в конце концов она отказалась от нее. Подумаешь, кто-то станет заходить, чтобы поприветствовать ее, она вполне могла выдержать это какое-то время.
Нина вернулась к своим записям, подборкам документов и поискам в Интернете.
Пытаться искать изувечивших Лерберга преступников и определить их мотивы, исключительно на основе анализа их действий было на данный момент бесполезно. Люди могли делать с себе подобными что угодно, это она знала из теории и практики. Сама застрелила собственного старшего брата Филиппа, которого боготворила. Ну да, она боялась его, но и обожала тоже – когда он поднимал ее в воздух или давал ей пирожные, оказывалась на десятом небе от счастья.
Нина посмотрела на улицу через окно, поизучала дом с другой стороны двора. В Швеции все было окрашено в тусклые цвета, серый, бежевый и коричневый. Интересно, как другие люди реагировали на это. Она еще хорошо помнила краски из своего детства, яркие и насыщенные, буйная зелень, ослепительно-синий океан, сверкающе-белый свет от высоко-высоко стоявшего в небе солнца.
Она отвела взгляд от коричневой стены, слишком сильно контрастировавшей с разноцветьем из ее детских воспоминаний.
Попыталась оценить имевшиеся в ее распоряжении факты.
Судя по природе насилия, оно играло в данном деле важную роль. Нина, вопреки собственному желанию, прочитала очень много о пытках за последние сутки, вникла во все аспекты столь мрачной области знаний. Причиной пыток могла стать чистая злость, но подобное происходило очень редко. Чаще речь шла о деяниях, выполняемых согласно приказу или, по крайней мере, с одобрения государства. К пыткам прибегали столь же долго, сколь и существовала сама цивилизация, и практиковали их в 75 процентах стран мира.
Факт состоял в том, что большинство людей могло зайти достаточно далеко по приказу свыше или если имелись правовые предпосылки. Нина хорошо помнила, как удивились некоторые из ее однокурсников, когда прочитали об эксперименте Милгрэма, как их взволновал его результат. Они искали объяснение в светлых студенческих аудиториях, пытались найти в своих учебниках что-то, говорившее в пользу варианта «я все равно никогда не согласился бы».
Однако выводы этого исследования, проводившегося в 60-е годы XX столетия в Йельском университете, так никто никогда и не смог опровергнуть. Сорок добровольцев, нормальных, хорошо воспитанных и психологически устойчивых мужчин, получили задание выступать в роли «учителя» во время научного эксперимента, проводимого неким исследователем. От «учителя» требовалось задавать вопросы и наказывать или вознаграждать другого мужчину, «ученика», находившегося в соседней комнате, при помощи разрядов электрического тока.
Довольно скоро «ученики» начинали орать от боли по другую сторону стены. Они кричали, что у них проблемы с сердцем, что они боятся за свою жизнь. Всех «учителей» мучила совесть, но проводивший исследование ученый призывал их не бросать работу, используя одну из предопределенных фраз:
«Пожалуйста, продолжай».
«Эксперимент должен продолжаться».
«Абсолютно необходимо, чтобы ты продолжил».
«У тебя нет выбора, ты должен продолжать».
И 65 процентов «учителей» продолжали мучить своих «учеников», пока не исчерпали все три последние попытки с максимальной величиной заряда в 450 вольт. (На самом деле «учеников» изображали актеры, и они не подвергались воздействию электрического тока, но «учителя» об этом не знали.)
Далее последовало еще несколько экспериментов по всему миру. И число испытуемых, готовых пройти весь путь до конца, оставалось постоянным: от 61 до 66 процентов. Женщины столь же усердно, как и мужчины, применяли заряд максимальной величины, хотя и хуже чувствовали себя, делая это.
Нина снова посмотрела в окно.
Предположим, деяние со стороны властной структуры, но какой? Его пытали основательно, слишком профессионально, чтобы говорить о психопате, неудачном стечении обстоятельств. Государство, разведслужба, позволившая себе напасть на шведского гражданина в демократической стране? Или кто-то под влиянием собственных амбиций присвоивший себе право подменять их, некая организация, не признающая никаких границ?
Нина отодвинула от себя компьютер, встала из-за стола и отошла к месту Джеспера Ву.
