Курт Зольде испытывал восхищение, дрожал и звенел, как труба, сквозь которую дуют пророки. Торобову казалось, что перед ним человек, движимый не здравым смыслом, а перстом Божьим, даже если этот перст указывает в бездну. И от этого человека зависела его судьба, зависела судьба операции. И, стараясь не прервать это безумное песнопение, не спугнуть эту загадочную птицу с хищным клювом и небесной расцветкой, Торобов произнес:
– Вы художник, дизайнер. Вы создаете образ Великой революции, мирового государства, божественного преображения мира. Тогда зачем такая жестокость? Зачем эти отрубленные головы, запаянные в жидкое стекло? Зачем эти мученики в оранжевых балахонах с черными палачами за спиной? Эти античные шедевры, гибнущие под кувалдами бородатых безумцев? Разве это пленительный образ для человечества?
– Извержение вулкана ужасно, но и прекрасно. Старый мир умирает, и мы провожаем его на эшафот, как провожают приговоренного к казни. Старый мир содрогается от ужаса, посылает на нас самолеты и авианосцы. Но крылатые ракеты и бомбы отскакивают от клинка, который вздымает над головой казнимого отрок в черных одеждах.
Курт Зольде умолк, сник, стал усталым и вялым, словно вся его энергия улетучилась, как гаснущий факел. У переносицы в уголках глаз возникла болезненная синева. Губы стали бескровными, гибкое, как у гимнаста, тело одрябло. Он устало сказал:
– Вы, господин полковник, утверждаете, что были знакомы, даже дружили с Фаруком Низаром? Тогда согласитесь на необременительную процедуру. Мы отправим вашу фотографию туда, где сейчас находится Фарук Низар, и будем ждать ответа.
В комнату вошел фотограф со штативом. Он был в синей артистической блузе, по виду европеец. В мочке уха золотилась серьга, на шее виднелась татуировка, завиток драконьего хвоста. Попросил Торобова встать и сделал несколько снимков анфас и в профиль. Как это делают при поступлении узника в тюрьму.
– Не скучайте, господин Торобов. Мы скоро увидимся. – Курт Зольде протянул Торобову руку, и тот пожал его вялые холодные пальцы.
Он вернулся в камеру и предался размышлениям.
Его жизнь казалась ему ярко очерченной в своем центре и туманной, размытое по краям. В центре было знание, проверенное опытом, чтением книг, собственным разумением. Но чем дальше от центра, тем знание становилось неопределенней. Становилось воспоминанием о каком-то ином знании, дарованном ему, но позабытом. Он старался вспомнить это знание, преодолеть туманную размытость, но это удавалось редко и было похоже на пробуждение во сне. Мир выглядел так, как выглядит в замороженное окно. Дыхание растапливает иней, и открывается зеркальце, в котором отчетливо виден мир. Но потом зеркальце начинает затягивать изморозь, и мир сужается, почти исчезает. И надо снова дышать на белые узоры, чтобы в растаявшем зеркальце открылся мир. Он ждал, что, быть может, однажды жарким молитвенным вздохом он растопит иней стекла и мир с его дивными тайнами откроется ему во всей полноте.
Его снова вызвали в комнату допросов. Курт Зольде встретил его сердечно:
– Все прекрасно, господин Торобов. Фарук Низар рад был получить ваши фотографии. Тепло о вас отозвался. Сейчас его нет в Сирии. Он лечится от контузии. Пройдет несколько дней, и мы направим вас к нему. Но до этого Фарук Низар приказал не оставлять вас без внимания и быть рядом с вами. Я выполняю его приказ. Все это время мы будем вместе, но, разумеется, не в вашей камере, а на воле, где я и мои соратники готовим материалы о нашей вооруженной борьбе. Возвращаю вам ваши вещи. – Он достал из ящика русский и сирийский паспорта, мобильный телефон, сирийские лиры и американские доллары, авторучку с надписью «70 лет Победы» и посадочный талон на борт турецкого лайнера.
Глава 23
– Вот карта. – Зольде расстелил перед Торобовым зелено-коричневую карту с обозначением оборонительных рубежей. – Здесь на высоте закрепились «башары». – Он ткнул острым пальцем на серо-коричневое пятно, вдоль которого проходила дорога. Торобов догадался, что «башарами» Зольде называет войска Башара Асада. – Эта высота контролирует дорогу на Алеппо, и мы сегодня выбьем оттуда противника. – Он эффектно щелкнул пальцем по карте. – Вот тут женский христианский монастырь, где заперлись двадцать монашек, тучных коров, а «башары» разместили свой наблюдательный пункт. – А здесь, – он провел острым ногтем по зеленому полю карты, – здесь сосредоточились наши силы, будут брать высоту. Моя съемочная группа станет снимать атаку, и эти кадры уже к вечеру наводнят Сеть. Что ж, в дорогу, господин полковник! – насмешливо произнес Зольде, словно собрался устроить представление специально для Торобова.
Они погрузились в два джипа и выехали из города. Курт Зольде вел передний джип, усадив рядом телеоператора, того, что утром фотографировал Торобова, в синей блузе, с золотой серьгой. Торобов сидел на заднем сиденье, стиснутый двумя бородачами. От одного пахло луком, от другого одеколоном. В бок Торобова упирался приклад автомата. Во втором джипе находились два оператора, и охрана. Дорога была пустой, местами в воронках. На обочине пару раз попадались обгорелые фуры. Через полчаса, подъезжая к холмам, Торобов услышал далекий удар пушки, а еще через полчаса раздались отчетливые пулеметные очереди.
Они выехали на передовую, где скопилось подразделение, названное Зольде батальоном. Сотня разношерстных боевиков, вооруженных ручными пулеметами, автоматами и гранатометами, кто сидел, кто лежал на склоне, откуда не видна была кромка соседнего холма, на котором закрепился противник. Командир батальона, увидев Зольде, вскочил и по-военному отдал честь. Он был немолод, с крепким, коричневым от солнца лицом, орлиным носом и осторожными, чуть раскосыми глазами, которые наделяли его боковым зрением. Он был в камуфляже, опоясан капроновым ремнем, на котором висела кобура с пистолетом. На тонком ремешке на груди висел полевой бинокль. У него были мягкие, упругие движения охотника, привыкшего пробираться, затаиваться, терпеливо ждать, наносить удар из-под земли, из потаенной рытвины, из ночной темноты. Что и позволило ему, находясь в военном пекле, под ударами артиллерии и авиации, дожить до седых волос, которые картинно кудрявились из-под пятнистого картуза.
– Что я буду снимать? – начальственно спросил Зольде. – Вам объяснили задачу?
– Задача – атаковать и взять укрепрайон на горе. Но атака в лоб невозможна. Мы несколько раз атаковали и откатывались, неся потери.
– Никто не просил вас атаковать до моего прибытия. Сейчас вы начнете атаку силами всего батальона, а я стану снимать вашу атаку и рукопашную схватку на вершине холма.
– Но я положу под пулеметами весь батальон. Я собрал его в Иордании и лично обучал каждого в течение двух месяцев. Я обещал им, что проведу их по улицам Дамаска и мы сфотографируемся во дворце Башара Асада.
– Фильм, который мы снимаем о героях вашего батальона, нанесет врагу урон в сто раз больший, чем все ваши автоматчики. Фарук Низар рассчитывает, что вы станете главным героем фильма.
– Я боюсь потерять батальон.
– А я боюсь потерять драгоценное время, – оборвал его Зольде и стал карабкаться по склону туда, откуда открывались соседние холмы.
