— В чем дело, чика? — спросила Линдси, убедившись, что дверь за нами закрыта.
— Это насчет Бальтазара. Насчет прошлой ночи. По поводу гламура. Я хочу знать, можешь ли ты как-нибудь научить меня отражать его. Если он сделает это снова, я хочу быть готова. Я не хочу…
Я прервала предложение, когда к глазам подступили слезы и отвела взгляд, сосредоточившись на одной из древних пик, висящих на стене, разукрашенную в полоску, с висящими кожаными лентами и перьями на конце. Когда я сочла, что снова себя контролирую, я посмотрела на Линдси и увидела, что ее лицо выражает мягкость и поддержку.
— Я не хочу снова такой близости, — сказала я. — Если это происходит в моей голове, я могу помешать ему пробраться в нее, верно? Помешать этому произойти?
— Я могу попробовать, — ответила она, затем опустилась на пол и похлопала по мату перед собой. — Расскажи мне, как это ощущалось, — попросила она, когда я села, скрестив ноги, напротив нее. — Физически, я имею в виду.
— Ну, я спала, а потом проснулась в той комнате. — Я дала ей то же краткой описание, что и Люку.
— Я не помню, чтобы чувствовала какую-либо магию, не проникающую. Я чувствовала магию, выходящую из него, словно меня проталкивали через тоннель. У меня было такое же ощущение, когда Бальтазар зачаровал меня в кабинете Этана. Это что-то включило, вызвало какую-то вампирскую восприимчивость. Мы полагаем, что мой иммунитет на самом деле был сбоем, что теперь гламур действует на меня так, как и должен.
Линдси кивнула.
— Как тогда, когда Селина надрала тебе задницу, и твое восприятие встало на свое место.
Это был не самый мой лучший момент в качестве бойца, но это был важный для меня момент, как для вампира.
— Ага, типа того. Я становлюсь разбитым на чертовы кусочки вампиром. И теперь, либо из-за того, что произошло тогда, либо из-за того, что произошло в его комнате, а может и из-за того и другого, я к нему особо чувствительна. Морган сегодня использовал гламур, и я чуть не тронулась.
— Я бы и впрямь хотела обменяться парочкой нецензурных слов с Бальтазаром.
— Тебе придется встать в очередь. Этан первый.
Она кивнула.
— Итак, вернемся конкретно к этому случаю, хотя Бальтазар и не был в буквальном смысле в твоей голове, верно? И ты на самом деле не была в какой-то другой комнате. Это больше похоже на…, — она замолчала, явно подбирая правильную формулировку, — что-то вроде соединенное психическое пространство. Психическое место, в которое он тебя затащил.
Я кивнула.
— Я пыталась поставить стены — ментальные блоки. Они не очень-то помогли.
Она кивнула.
— Если ты не невероятно сильна психически — на вершине строчки — ментальные блоки не сработают против такого гламура.
— Что, если он снова попытается затянуть меня в соединенное психическое пространство?
— Ну, во-первых помни, что это метафизическая конструкция, не нечто реальное.
— Но он ударил меня. Влепил пощечину и оставил отметину. — От этого напоминания моя щека жалостно зазвенела.
— У психических ран есть физические проявления, — сказала она. — Только лишь то, что он связывается с тобой психически, не означает, что нет никакого физического воздействия. Но помни — это по-прежнему гламур. Он не может на самом деле забрать тебя силой в то психическое пространство — не физически, во всяком случае. Но он попытается убедить тебя, что может. В конце концов, в этом суть гламура. И второе, если он потянет тебя туда, позволь этому течь своим чередом.
— Позволить течь своим чередом?
Она кивнула.
— Ты когда-нибудь ездила в автобусе, в котором нет свободных мест, и тебе приходится постараться, чтобы встать в середине, и держаться за один из этих «вот дерьмо» поручней?
— Да, конечно, — ответила я, просто решив присоединиться в качестве метафизического наблюдателя.
— Ну, чтобы устоят на ногах, тебе приходится балансировать. Если ты сожмешь колени, то полетишь кубарем. Но если ты расслабишь ноги, — она вскочила на ноги и волнообразно замахала руками, — то останешься на ногах. Ты не можешь просто ехать на автобусе. Ты должна объездить его.
— О'кей.
— Гламур похож на это. Твоим инстинктом будет борьба — возвести ментальные блоки. Для большинства вампиров это не работает. Ты должна расслабить колени и устоять.
— Устоять, — пробормотала я, вдруг подумав о поздней ночи в прошлом апреле, когда я впервые встретила Селину. Она пыталась меня запугать, но я так и не подверглась воздействию ее силы, и позволила ее магии обтечь меня. Это выбесило ее, что сделало эффект вдвойне приятным.
— Я вроде как делала это раньше, — произнесла я и рассказала ей эту историю. — Но даже тогда обычная магия не влияла на меня таким образом. Она подавляет, даже если ее действие слабое. Даже если это действие направлено не на меня.
Она кивнула.
— Думаю, линия поведения все та же. Ты стоишь в автобусе, или держишься на волнах, или какую ты там аналогию предпочитаешь. Но ты позволяешь этому пройти через тебя, протечь мимо тебя. Позволь магии наступать и отступать, проходить через тебя, но чтобы она на самом деле не затрагивала тебя.
— Куча метафор, — указала я.
Она расплылась в улыбке и похлопала меня по плечу.
— Ты студентка, изучающая литературу.
— А ты фанатка «Янкиз» и дочь короля свинины Дубьюка
[73].
— Все это и пакет чипсов, — согласилась она, затем вскочила на ноги и протянула руку, чтобы помочь мне подняться.
— Спасибо за помощь.
— Всегда пожалуйста. Это меньшее, что я могу сделать после того, как ты держала мне волосы во время моей последней психической тошноты.
— Так и было, — согласилась я. — Слушай, — произнесла я, рассеянно поигрывая молнией на моей куртке, — пока мы здесь, могу я задать тебе личный вопрос?
— Это по поводу моей сексуальной жизни?
— Я никогда не буду задавать тебе вопросов на тему твоей сексуальной жизни.
— Согласна. Продолжай.
— Это касается призыва… — Я замолчала, собираясь с мыслями. — Это реально хреново, Линдси. Бальтазар был в моей голове, и в этом не было ничего хорошего или утешительного. Это была манипуляция чистой воды, и в самом жестком виде. — Я нахмурилась. — Думаю, мой вопрос заключается в следующем: Если есть способы с этим бороться, то почему все Послушники позволяют делать это своим Мастерам?
Казалось, вопрос ее омрачил, отчего я почувствовала себя уродкой из-за того, что это спросила.
— Потому что бессмертие — срок долгий, Мерит. За это время приходят и уходят люди и империи. Приходят и уходят колдуны и оборотни, — тихо добавила она, и я отказалась думать о подтексте этого заявления. Я не стала даже рассматривать такую возможность, что дорогие мне люди, оборотни и колдуны не всегда будут рядом.
