— Александр Александрович. — Верочка вдруг оглянулась на него, он все так же продолжал стоять, такой потерянный, такой нелепый в своем одиночестве. — А пожалуй, проводите меня. Мне и в самом деле тяжеловато.
Он поверил и не поверил. Только что вот стоял и смотрел ей вслед. И понимал с острой безнадежностью, что она никогда в жизни не будет с ним рядом. Ни идти, ни жить, ни просто разговаривать. Он для нее ноль, пустое место. Она слишком хороша для него, слишком… И тут она вдруг оборачивается, улыбается ему и просит проводить. В три шага преодолев расстояние, их разделяющее, он подхватил из ее рук тяжелую ношу. И пошел рядом, сбиваясь со своего широкого на ее семенящий шаг.
Какое же это счастье просто идти с ней рядом! Просто идти, слушать, как она дышит, и ждать, просто ждать ее слов, ее улыбки… Какой же придурок ее муж, что бросил такое сокровище! И мальчишку своего вихрастого бросил! Смуглого такого, несмышленого, с вечной настороженностью в глазах. И ради кого?! Ради безмозглой, избалованной, испорченной куклы!!!
Она вдруг что-то сказала, а он не расслышал, слишком занятый своими переживаниями.
— Простите, Вера Ивановна, я не слышал, — пробормотал он, скосив взгляд на ее профиль. — Вы что-то сказали?
— Ничего особенного. Весна… Хорошо так… Дети целыми днями на улице, не загонишь домой. Книг не читают совсем. Это же плохо, наверное, да? — Она намеренно выбрала безопасную тему, ту самую, которую он всегда предлагал ей: тему подрастающего поколения.
Но участковый совершенно неожиданно не принял подачи, а заулыбался широко и открыто. Повернул к ней голову, согласно кивнул и разулыбался. Что-то его сегодня пробрало…
— Чему вы улыбаетесь? — напустила Верочка строгости в голос, сразу сделавшись учительницей. — Разве хорошо, что не читают?
— Не знаю, — он пожал плечами, скрипнув дермантином куртки. — Вспоминая себя, точно могу сказать, что в каникулы почти не читал. Бегал с пацанами по улицам, иногда хулиганил. Не то чтобы злостно, но бывало.
Вот ведь! Попала не в тему, называется. Верочка досадливо нахмурилась.
О чем еще можно говорить с ним, она не знала. Посторонний же, в сущности, человек, которому к тому же отчего-то было приятно идти с ней рядом. С какой, интересно, стати? Может она ему нравиться или нет? Наверное, может. Хотя рассуждать об этом она не станет. После Геры она смотрела на мужчин не как на мужчин, а как на особей, не отягощенных первичными или вторичными половыми признаками.
Боль, которую причинил ей ее бывший муж, была слишком сокрушительной, чтобы она смотрела на них как-то иначе. Потому и сидела в выходные и вечерами дома. И не принимала никаких приглашений, заведомо зная, что будет мишенью для какого-нибудь охотника. Все было старо, как мир, и от того еще более скучно и никчемно. Ей и участкового не стоило сейчас приглашать в провожатые. Придумает еще чего-нибудь себе…
Они прошли переулком, нырнули под арку проходных ворот и, не сбиваясь с шага, пошли к ее подъезду.
Еще от ворот Верочка заметила на стоянке машину своего бывшего. Заметила и едва не застонала вслух. Опять! Ну за что ей такое наказание?! Сейчас вылезет из сверкающего нутра вместе со своей молодой женой и начнет выделываться. Как вот ей на все это реагировать?! Как?! А тут еще этот провожатый, который проницателен до тошноты и правдив, как протокол допроса. Черт, черт, черт…
— Вас ждут, кажется, — проговорил Назаров, сбиваясь с поступи. — Наверное, мне лучше уйти.
— Да почему же? — притворно изумилась Верочка и вдруг, совсем не понимая, зачем она это делает, подхватила его под руку. — Собирались провожать, так провожайте. Или струсили?
Его колючий взгляд просто обжег ее. Она никогда не видела, чтобы он так на кого-то смотрел, а сейчас… сейчас могла поклясться, что на нее он глядел почти с ненавистью. Что-то она сказала или сделала не так, кажется.
— Простите меня. — Верочка продолжала висеть на его руке, старательно обходя не подсохшие на асфальте места. — Когда у меня случаются встречи подобные той, что сейчас намечается, я становлюсь невыносимой.
— Он вас обижает? — спросил Назаров и остановился около ее подъезда. — Давайте призовем его к ответу.
Верочка воровато выглянула из-за его плеча. Гера как раз выбирался из машины. Кажется, он был один. Хоть в этом пощадил ее сегодня. Дважды за неделю наблюдать сцену их семейного благополучия было выше ее сил.
Вот он заправил руки в карманы брюк. Именно заправил, а не сунул, потому что Гера делал это безукоризненно отточенным движением преуспевающего в жизни человека. Потом вскинул голову к солнцу, которое почти перевалило за крышу дома, сощурился, поймав его последний блик в оконном стекле. Чему-то улыбнулся и только тогда медленно двинулся в их сторону. Походка его была божественной. И сам он мало чем уступал божеству. Разве что греховностью помыслов. Что-то он уготовил ей на день сегодняшний…
— Вера Ивановна, если он обижает вас, давайте призовем его к ответу. Я могу помочь. — Назаров напряженно наблюдал за ее лицом.
Ей было больно, он понимал это, как никто, потому что ему было больно тоже.
— Нельзя призвать к ответу человека только за то, что он тебя не любит, — с заметной печалью обронила Вера, забрала у него пакет и, поблагодарив кивком, попросила: — Вам лучше уйти сейчас, Александр Александрович.
— Хорошо. — Он совершенно по-дурацки взял под козырек и пошел прочь, но потом вдруг вспомнил и крикнул: — А деньги я принесу сегодня же!
— Да ступайте уже! — простонала Верочка едва слышно, совсем не заботясь о том, что он может ее услышать.
Он услышал. Замер на какое-то мгновение, а потом, сильно ссутулившись, ушел. Он не видел, с каким брезгливым изумлением наблюдает за ним Геральд Всеволодович Хитц. И не услышал, что за вопрос он задал своей бывшей жене. Если бы услышал, наверное, вернулся бы и, может быть, тогда сумел бы все изменить и в своей и в ее жизни. Но Назаров ушел.
— Что это?! — с плохо замаскированным раздражением проговорил Гера, тряхнув небрежно кистью вслед скрывшемуся под аркой Назарову.
— Правила русского языка настоятельно рекомендуют называть одушевленные предметы словом «кто», — проговорила Верочка, невольно одергивая на себе коротенькую курточку и поправляя волосы.
Она никогда не избавится от дурацкого смущения в его присутствии. Гера постоянно требовал от нее неотразимости, элегантности, а она… Она всегда протестовала, считая это делом второстепенным, ничего не решающим в искренних теплых отношениях. Сегодня вот решилась наконец перетрясти свой гардероб. Нашла самое скромное из того, что он ей когда-то покупал, надела и тут же нарвалась на него. Еще и волосы для чего-то распустила, хотя никогда этого не делала прежде. И легкий ветер их перебирает и путает, она это так не любит.
— Тебе идет, — буркнул вдруг Геральд без переходов и потянулся к ее пакету. — Давай сюда, тяжелый, наверное, раз у тебя теперь участковые в носильщиках.
