— А как же… как же Инга Витальевна? Что она скажет?! Ты не выполнишь ее приказа, оставив нас в живых. Мы же свидетели ее преступлений. — Она, наверное, не должна его об этом спрашивать, чтобы лишний раз не злить, но уж очень было интересно, как он обставит их появление с того света.
Вдруг она зря надеется и все его россказни не более чем блеф? Вдруг он держит ее для совсем другой цели, а Данилки уже и вовсе нет на свете!
— А мне плевать, поняла!!! — Палач действительно разозлился и заметался, растревожив плотную темноту. — Плевать, чем и как это на ней отразится! Я к тому моменту буду очень далеко отсюда, очень! А она… сука!..
Он вдруг остановился и замолчал. И Верочка снова почувствовала исходившую от него угрозу. Он резко шагнул вперед и грубо, так что она вздрогнула и боязливо съежилась, выхватил кружку у нее из рук.
— Все, пока. — Он покидал миску с кружкой в пакет и, забыв про ведро с помоями, двинулся прочь.
— Эй! — крикнула, немного осмелев, Верочка ему в спину. — Эй, подожди!
По тому, как дернулся и замер на месте луч его фонаря, она поняла, что палач притормозил.
— Послушай… Послушай… Только не бей меня и не кричи… Нельзя ли… Нельзя ли мне быть вместе с сыном?! Пожалуйста!!! Вместе!!! — Горе, которое она променяла на мысли о скорой смерти, с такой жестокостью и так внезапно накрыло ее с головой, что она зарыдала. — Он… маленький… Он такой маленький! Ему же страшно в темноте!.. Пожалуйста!!!
Палач помолчал какое-то время, вслушиваясь в ее глухие рыдания. Так она рыдала впервые. Раньше просто визжала, кричала, пыталась сопротивляться или лягаться. А так страшно плакать еще никогда не плакала. И ему… не хотелось в этом признаваться, снова сделалось жаль ее. И ее, и пацана, которого он, к собственному стыду, никогда бы не смог убить.
— Не ори, — пробубнил палач хмуро. — Он не в таких условиях, как ты.
— Да?! Правда?! И у него есть свет?! — просипела она севшим голосом и съежилась на утрамбованной земле грязным оборванным комочком. — Господи, спасибо тебе! Ты, наверное, хороший человек! Спасибо тебе!..
Тьфу ты…
Михалыч сплюнул под ноги и вылез из подполья. Закрыл крышку, запер на огромный замок и накидал сверху целую кучу зловонного мусора. Даже если кто и наткнется на этот заброшенный хутор или специально приедет сюда, вряд ли у него хватит ума копаться в нечистотах. Звукоизоляция была полной, так что хоть эта баба обкричись, ее наверху никто не услышит. Надо бы ей завтра воды принести, чтобы она помылась. Да и переодеть во что-нибудь не мешало бы, вся ее одежда после двух с лишним недель заточения пришла в негодность. Мальчишка содержится в куда лучших условиях. Тот… у него дома. В глухой кладовке без окон и канализационных труб. Большую часть дня он сидит с завязанными руками и ногами и залепленным пластырем ртом. Когда Михалыч возвращается, парню разрешается сходить в туалет, искупаться и даже посмотреть телевизор. Он ни разу не пытался кричать или хныкать, только поначалу немного. Но потом, когда Михалыч пригрозил, что убьет его мать, тот сразу сник и ни разу больше не доставил ему хлопот.
Зачем он это сделал?..
Этот вопрос последние две ночи даже стал сниться Михалычу. И даже там — во сне — он не находил ответа.
Что он не сумеет убить пацана, Михалыч понял, загружая уснувших от лошадиной дозы снотворного мать с сыном в машину. Мальчишка был каким-то слишком уязвимым, с его тонкой шейкой, вихрастой головой и синими полукружьями под огромными глазами, и всякий раз, когда Михалыч глядел на него, спящего на заднем сиденье, ему становилось не по себе.
Сначала он привез их обоих на хутор. Спустил в глубокий подпол и приковал к стене. Эти кандалы он тоже сам придумал, развлекаясь на досуге слесарными работами. Постоял над матерью с сыном какое-то время и вдруг начал отмыкать браслеты на запястьях мальчишки. Взвалил его себе на плечо, снова засунул на заднее сиденье машины и привез к себе домой.
Почему-то он не убил их обоих…
На другой день, вручая ему деньги за проделанную работу, Инга спросила:
— Все в порядке?
— В каком смысле? — хмуро отозвался он, внимательно наблюдая за ней исподлобья.
— Все сделал? Они… они мертвы? — Что-то ей не нравилось, это точно, нервничала она и как-то непривычно часто улыбалась. — Все, как обычно?
— Все, как обычно, — отозвался он с неохотой и с подозрением прищурился: — Ты боишься, Ингуля? Что-то не так?
— Да нет. Дело просто… очень необычное. Одно дело старухи, другое — ребенок. Ничего не дрогнуло внутри, когда ты его… — И она отвернулась.
Почему отвернулась?!
Поверить в то, что Инга вдруг начала кого-то жалеть, ему было трудно. Она была еще более безжалостна, чем он. Он исполнитель, машина для убийства, хладнокровная и не думающая. Она заказчица. Именно Инга продумывала все мелочи, вплоть до того, кого и как нужно убить и куда потом спрятать тело. И ни разу прежде она не поморщилась, даже когда стояла на краю ямы, в которой он засыпал землей спящую — живую еще — старуху. А тут вдруг расчувствовалась?! Да черта с два! Кто угодно, пусть даже он, но только не Инга. Она же… она же мертвая вся внутри! Мертвее тех трупов, которых они после себя оставили…
Иван напряженно глядел в ее спину и размышлял, когда она вдруг обернулась и, как ни в чем не бывало, проговорила ровным и спокойным голосом:
— Светку пора убрать. Она сегодня на работу не вышла. В бега надумала податься.
— Сведения точные?
— Точнее не бывает. Звонила она тут…
Он сразу понял, кому и зачем звонила Светлана. Понял и улыбнулся. Вот Светку ему не жалко, и убьет он ее с удовольствием. Но прежде сделает то, что собирался.
— Где ее брать?
— Встреча у них на Первомайской. Там и заберешь. — И Инга углубилась в чтение каких-то бумаг, ровной стопкой лежащих перед ней на столе.
— Это все или будет еще что-то? — не выдержав десятиминутного ее молчания, спросил Михалыч.
— Да, все, можешь идти. — Она даже головы на него не подняла.
— И ты ничего не хочешь добавить? — Он все еще надеялся услышать от нее то, что сказать ему она была просто обязана.
Что с сегодняшнего дня она складывает свои полномочия и уходит в не ограниченный временем отпуск. И что на ее место заступает кто-то другой, с чужой, незнакомой ему фамилией. Что она решила завершить свою кровавую карьеру и готовит документы на продажу фирмы третьему лицу. И что даже заказала себе авиабилет в один конец…
Ничего этого Инга ему не сказала, продолжая внимательно изучать бумаги.
Михалыч, на которого она и вовсе перестала обращать внимание, медленно поднялся и, сильно ссутулившись, вышел из кабинета. В последний раз вышел. Он это понимал теперь. Вместе с приказом о своем уходе от дел она негласно списала и его. С собой не позвала. Значит… Значит, жить ему осталось не очень долго. Как только она найдет достойного исполнителя, так его — Михалыча — не станет.
