Силуэт принцессы поплыл, она начала терять материальность и одновременно увеличиваться в размерах, превращаясь в сгусток живого сияния, а потом – раз! – и с тугим хлопком распахнулись белоснежные крылья у нее за спиной.
Толчок сгустившегося воздуха оттолкнул меня к стене, но даже головокружение после крепкого удара затылком не помешало узнать эту ослепительную фигуру. Именно так выглядело во сне ангельское воплощение принцессы!
И только тут стало ясно, какую ошибку меня угораздило совершить. Кузина не боялась возмездия падших и не страшилась конца света, ее ужасала возможность лишиться своей человеческой сущности, раз и навсегда став кем-то иным!
Кретин! Чертов кретин!
Удары ангельского сердца отзывались в моей голове невыносимой болью, все краски в комнате выцвели и поблекли, а картины превратились в серые полотнища, словно принцесса без остатка впитала в себя их красоту.
Не знаю, как долго я смог бы выносить ужасающее присутствие сверхъестественного создания, но от легкого взмаха ослепительно-белого крыла каменная стена дворца дрогнула и с оглушительным скрежетом вывалилась на улицу.
Ангел оттолкнулся от замка и рухнул в свободное падение, перед самой землей расправил сложенные за спиной крылья и огненным росчерком взмыл под самые небеса.
Распоротые этим стремительным движением облака в один миг разгорелись сиянием раскаленного докрасна железа, и на Старый город хлынул серный дождь.
Стихия промчалась по району разрушительным огненным цунами. Взрывались осколками стекла и вылетали двери, срывалась с крыш черепица и съезжали целые кровли, рушились башни и дома, с корнем выворачивались деревья. Все и всюду вспыхивало очищающим небесным пламенем.
Я поспешно отступил вглубь комнаты, но и так ощутил на лице жгучие отголоски жара, что выжигал потустороннюю силу, не оставляя ацтекскому божеству мертвых ни малейшего шанса на спасение. В сверхъестественном огне горели и плавились даже гранитные плиты Дворцовой площади. Казалось, на улице пылает сам воздух.
Да так оно и было.
Врата в царство мертвых развеялись без следа, и вместе с ними развеялся их жуткий создатель.
И сразу размах обрушившейся на столицу огненной стихии пошел на убыль, а зависшая над площадью ослепительная звезда стремительной свечкой ушла в небеса. Но ангел не исчез из этого мира, вовсе нет, – в моей голове продолжало отдаваться его размеренное сердцебиение.
– Вот черт… – прошептал я, не в силах осмыслить случившееся.
Под кроватью принцессы вдруг что-то зашуршало, и оттуда выбралась растрепанная Елизавета-Мария.
– И что это было? – потребовала она объяснений. – Лео, что ты опять натворил?!
– Это не я, – невпопад ответил я, сотрясаемый нервной дрожью. – Это все страх.
– Ты вернул к жизни падшего? – прищурилась Елизавета-Мария. – Решился воплотить этот кошмар?!
– Это был не падший, это был ангел, – поправил я суккуба. – Я превратил кузину в ангела. Таким был ее страх.
– Очередной образ в твоей голове? – скривилась Елизавета-Мария и слизнула капельку крови с тыльной стороны ладони.
– Можно и так сказать, – подтвердил я, откидывая засов.
Входная дверь открылась с трудом из-за множества сгрудившихся с другой стороны мертвецов, но, поборов брезгливость, я перебрался через тела в гостиную и вышел в коридор.
Оставаться во дворце было попросту невыносимо.
Елизавета-Мария последовала за мной и вдруг спросила:
– А где ты взял силу, Лео? – но тут же отмахнулась. – Нет, не отвечай. Это уже не важно.
– Что ты имеешь в виду? – обернулся я.
– Не имеет значения, где ты взял силу. Имеет значение, что ты не отдал ее мне. Ты нарушил клятву, Лео.
Ощущая непонятное оцепенение, я попятился от суккуба, в нелепом защитном жесте выставил перед собой открытые ладони и зачастил:
– Подожди! Я ведь спас нас! Спас нас всех, весь этот клятый город!
– Плевать на город! – повысила голос Елизавета-Мария и неуловимым для глаз смертного движением оказалась рядом. – Ты нарушил клятву!
Длинные пальцы стиснули плечо, ставшие когтями ногти проткнули пиджак и впились в плоть, не дав оттолкнуть от себя взбесившуюся тварь.
– Что ты делаешь? – прохрипел я, едва не теряя сознания от пронзительной боли.
– Забираю то, что принадлежит мне по праву!
– А как же душа?
– Оставь себе! Мне она больше не нужна! – рассмеялась суккуб, стиснула пальцами свободной руки нечто невидимое и рванула это к себе.
Рванула мой талант.
Перед глазами все поплыло, мир превратился в смазанное пятно.
Рыжие волосы стали черными, черты лица утончились, проявилась болезненная худоба. И я вдруг понял, что передо мной стоит уже не Елизавета-Мария, а кронпринцесса Анна. Суккуб стала ее инфернальным двойником, доппельгангером.
– Замечательный у тебя талант, кузен! – произнесла Елизавета-Мария чужим голосом и повела своими слишком узкими плечами, позволяя соскользнуть с них кожаной куртке. – Просто удивительный! И теперь он мой!
– А как же я? – Вопрос прошелестел безжизненным шорохом. – Как же я?
– Ты давно мертв, мой мальчик, просто никак с этим не смиришься. А придется…
Елизавета-Мария резко отступила, словно разрывая связавшую нас нить, и грудь прорезала острая боль, что-то хлюпнуло, из разверзшейся раны потекла кровь. В беззвучной мольбе я протянул к суккубу руку, но тварь со смехом отбросила в сторону мою ладонь, на которой уже начали проступать трупные пятна.
– Смирись, Лео, и умри уже наконец!
Резкий тычок опрокинул меня на спину; я упал навзничь на холодные камни, пробил их и рухнул вниз, в саму преисподнюю. Но в бездну отправилась только душа, тело так и осталось смотреть остекленевшими глазами в потолок.
Я умер.
7
Смерть – это падение в бездну, стремительное и безостановочное.
Никаких чертей с котлами, просто летящая в черную дыру душа натыкается на старые воспоминания и рвется об острые грани обид и разочарований на куски. Вновь срастается, но лишь затем, чтобы со всего маху врезаться в очередную измену или предательство. И так – без конца.
Холод засыпанного льдом подвала, тусклый огонек керосиновой лампы, стальной отблеск разделочного ножа – тщательно забытое воспоминание только начало затягивать и поглощать мой разум, как некая сила призрачным гарпуном вонзилась в душу и стремительным рывком забросила ее обратно в тело.
Я скорчился, закашлялся, задышал.
Выругался.
Воскрес.
Не в состоянии поверить в свершившееся чудо, я рывком разодрал на груди сорочку и охнул от изумления, не увидев ни открытых ран, ни даже старых шрамов. Более того – исчезли даже татуировки. Я стал тем человеком, которым родился, и объяснение у этого могло быть только одно.
