Удар пришелся по темечку, и сознание оставило меня еще раньше, чем затрещали электрические разряды…
Очнулся я в карцере с полом и стенами, обитыми толстым слоем белого войлока. Попытался пошевелиться, не смог и насмерть перепугался, что паралич вернулся, лишь после осознав, что попросту затянут в смирительную рубашку. Все тело затекло, голова раскалывалась от боли, а правый глаз заплыл и не открывался, но тем не менее я был жив.
Удивительно? С учетом убитых при побеге санитаров – да.
В пересохшем рту стоял вкус крови, дьявольски хотелось пить. Пить и дышать. Набрать полную грудь воздуха никак не получалось: то ли были сломаны ребра, то ли слишком туго затянуты завязки смирительной рубахи.
И все же я ни о чем не жалел.
Ни о чем…
А потом распахнулась дверь, и в карцер вошли два незнакомых санитара, у одного в руке была зажата электрическая дубинка, второй стискивал толстыми короткими пальцами стеклянный шприц.
Я попробовал подсечь ногой лодыжку парня с дубинкой, но тот легко уклонился и навалился сверху, прижимая к полу. Его напарник воспользовался шприцем, и белые стены немедленно закрутились, сливаясь в калейдоскоп безумных видений.
Резкие удары по почкам я почувствовал, уже проваливаясь в забытье.
– Сволочь! – выругался кто-то из санитаров, но могло и почудиться.
К этому времени вокруг меня уже раскинулась белая бездна, я парил в ней, парил и парил. Я стал центром мироздания. Был только я, все остальное потеряло всякое значение. Чертов морфий…
А потом меня потянуло куда-то вниз, и я рухнул к земле, словно повторяя свой давний прыжок из горящего дирижабля. Только теперь я несся, стремительно набирая скорость вплоть до самого конца, а удар оказался столь силен, что комья спекшейся земли разлетелись на сотни метров по выжженной огненным ливнем степи.
– Снова ты! – раздался безликий голос в моей голове.
Я неожиданно легко выбрался из огромной воронки, огляделся и увидел неподалеку знакомый белый силуэт.
– Как ты это делаешь? – последовал новый вопрос. – Как забираешься в мои сны?
– Это мой сон, – возразил я, с некоторой оторопью вступая в спор с собственным подсознанием.
– Вовсе нет, – возразил силуэт, повел бесплотной рукой, и в тот же миг сквозь корку спекшейся земли начала пробиваться молодая трава.
Не успел я и глазом моргнуть, как вокруг раскинулся зеленый луг.
– Это мой сон, – сказал силуэт, но я лишь покачал головой.
Трава почернела, цветы засохли, деревья зашуршали ломкими листьями.
Наступила ночь.
Теперь мы стояли в проклятом саду моего фамильного особняка, и единственным светлым пятном в округе был чуждый этому видению силуэт моего неведомого собеседника.
– Дьявольщина! – присвистнул он.
И столько прозвучало в его голосе удивления, что я не удержался и спросил:
– Кто ты?
– Сновидец, – последовал быстрый ответ. – А кто, черт побери, ты такой?
Я рассмеялся. Происходящее меня забавляло.
Морфий и воображение сиятельного – убойное сочетание.
– Хозяин этого сна, – ответил я, желая позлить собеседника.
– Нет! – отказался поверить тот в это заявление. – Я могу входить лишь в сны знакомых людей!
– Значит, мы знакомы, только и всего.
Силуэт ничего не ответил, прикоснулся к ветке мертвого дерева и черный лист в его пальцах моментально налился молодой зеленью.
– Знакомы? – медленно проговорил Сновидец. – Это невозможно. У меня не столь широкий круг общения, и я знаю все их кошмары наперечет.
Я оглядел воссозданный воображением сад и усмехнулся.
– А это не кошмар. Знаешь такое слово: «ностальгия»?
– Да, здесь слишком спокойно для кошмара, – признал силуэт. – И я больше не чувствую боли. Мне легко. Ничего не болит. Удивительно…
– Это все морфий, – сообщил я, наблюдая за тем, как в черном небе начинают расцветать всполохи далеких зарниц.
– Наркотики разрушают мозг, это чистое зло. Но иной раз боль бывает просто невыносима. Я буду иногда приходить в твои сны, хорошо?
– Приходить? – переспросил я, и вдруг ответы собеседника, будто кусочки мозаики, сложились в единое полотно. – Ты сиятельный?! – охнул я. – Ходить по сновидениям – твой талант?
– А ты догадлив! – рассмеялся Сновидец.
– Проклятье! – выдохнул я, не в силах поверить в собственную удачу, но прежде чем успел попросить об одолжении, на сад налетел стремительный вихрь. Он сорвал с деревьев черные листья, закрутил их вокруг меня ворохом электрических разрядов, и сон стал рассыпаться на отдельные куски.
– Нет, постой! – крикнул я, но меня уже вышвырнуло прочь.
Начался сеанс электротерапии.
По завершении процедуры и унизительного кормления бульоном через всунутый в пищевод шланг меня вернули в карцер. Просто зашвырнули с порога внутрь, наподдав напоследок коленом под зад.
Я так и остался валяться на обитом мягким войлоком полу. Меня ломало, во рту стоял горький привкус желчи. Взбешенный попыткой бегства профессор решил до предела увеличить длительность электротерапии, и это принесло свои плоды.
Мне было все равно. Не хотелось шевелиться, дышать, жить… Поэтому я просто лежал. Лежал и ждал вечера. Точнее – неизменного укола морфия.
Доза морфия была мне просто необходима.
И я ее получил.
Я стоял на вершине Кальварии и с высоты холма смотрел на незнакомый город.
Это не был Новый Вавилон, и за моей спиной не тянулась к небу ржавая железная башня. Три деревянных креста – вот и все, что было в этом сне. Неизменным остался лишь смог. Невысокие каменные дома тонули в сером мареве, будто в водах вышедшего из берегов Ярдена.
– Ты вернулся? – удивился Сновидец. – Уже?
– Как видишь.
– Хорошо. Жаль только, ты скоро умрешь.
Мне стало не по себе.
– Почему это? – возмутился я, хотя собирался спросить совсем о другом. – Почему я должен умереть?
– Сколько морфия ты принимаешь в день?
Я передернул плечами.
– Не важно! Можешь оказать мне одну услугу?
Белый силуэт встал рядом и взглянул на город. Полагаю, его взгляду открылась совсем иная картина. Порожденные наркотиком иллюзии крайне… изменчивы.
– Ты просишь об одолжении? Во сне?
– Да, прошу. Это странно?
– Необычно.
– Ты поможешь?
– Чего ты хочешь?
– Передать весточку одному моему знакомому, – пояснил я и с замиранием сердца уточнил: – Сделаешь?
