Перетерпел. Ничего страшного, просто укачало.
Броневик и в самом деле двигался каким-то совершенно невозможным темпом: он то ускорялся, то сбрасывал скорость до минимума, иногда даже ненадолго замирал на одном месте.
– На дорогах черт-те что творится! – досадливо произнес Рамон Миро, поглядывая в боковое окошко. – Будто весь город именно здесь едет!
Я страдальчески поморщился и потер липкие от пота виски. Мне было откровенно нехорошо, поэтому, когда броневик выехал с проезжей части на тротуар и остановился, я лишь с облегчением перевел дух.
– Дальше дорога перекрыта, – сообщил нам Тито.
– Сейчас вернусь, – предупредил меня Рамон и выбрался в боковую дверцу.
Я тоже оставаться в кузове не стал, вылез на мостовую и запрокинул голову, подставляя лицо мелкому холодному дождю. Над крышами домов величаво плыла низкая пелена кудлатых облаков, в нее, будто ручьи в полноводную реку, вливались струйки дыма из труб фабрик и заводов. Прямо над нами величественно дрейфовал армейский дирижабль, а в дальнем конце улицы между крышами домов проглядывали шпили лектория «Всеблагого электричества». Сверкавшие там электрические разряды оставляли на сетчатке глаз белые, медленно затухающие черточки.
И я вдруг понял, что люблю Новый Вавилон всем своим сердцем и никогда его не покину, а даже если покину на время, то обязательно вернусь обратно. Здесь и только здесь был мой дом.
Наваждение это очень быстро отпустило, и сразу закружилась голова, пришлось присесть на подножку кабины. Когда, разбрызгивая сапогами воду из луж, к броневику вернулся Рамон, приступ странной слабости уже оставил меня, лишь изредка перед глазами мелькали белые точки.
– Площадь оцеплена полицией, – сообщил раздосадованный задержкой крепыш.
– Не беда, – криво усмехнулся я, поднялся с подножки и на миг замер, дожидаясь, пока утихнет головокружение. – Пройдемся пешком.
– Нам куда?
– В «Бенджамин Франклин».
Рамон молча кивнул и с расспросами приставать не стал.
А я не стал ничего объяснять, поскольку сам до конца не был уверен в том, что не иду сейчас по ложному следу. «Бенджамин Франклин» являлся любимым отелем Авраама Витштейна, но вероятность того, что именно сейчас иудей пребывает в столице, была исчезающе мала. Банкирский дом имел отделения по всей Европе, а штаб-квартира находилась вовсе не в Новом Вавилоне, а во втором по величине финансовом центре империи – Лондоне.
И все же от своей задумки я отказываться не собирался и по одной из боковых улочек отправился с Рамоном Миро в обход полицейского оцепления. Въезд на площадь оказался перекрыт сразу двумя броневиками, и выстроившиеся между ними констебли в черных форменных дождевиках заворачивали обратно всех без разбору. Не пропускали ни персонал местных заведений, ни постояльцев близлежащих гостиниц. И газетчиков – тоже.
– Стряслось что-то серьезное, – решил Рамон, когда засверкали магниевые вспышки фоторепортеров.
Я кивнул и поспешил дальше.
Задворками модных магазинов и дорогих ресторанов мы обогнули площадь и на перекрестке двух путаных улочек наткнулись на отельного швейцара в не по размеру коротком дождевике. В руках тот держал табличку «Временный вход».
– Сервис! – усмехнулся Рамон.
– Говорить буду сам, – предупредил я напарника. – Просто поддержи, если сочтешь нужным. Хорошо?
– Хорошо.
В вестибюле «Бенджамина Франклина» оказалось непривычно людно; сотрудники инструктировали почтенную публику, как покинуть отель, минуя полицейское оцепление, а у главного входа помимо швейцара в украшенной золотой вышивкой ливрее дежурили два констебля с самозарядными карабинами наперевес.
При моем появлении портье за стойкой вымученно улыбнулся, но потом вдруг встрепенулся и округлил глаза.
– Господин Шатунов?!
– Он самый, – подтвердил я, снимая фуражку. – Проблемы со здоровьем вынудили меня съехать из вашего чудесного заведения, не заплатив по счетам, но теперь я готов погасить долги.
Служащий наверняка был осведомлен о случившемся прямо перед входом в отель аресте, и все же никак этого не выдал и принялся выискивать журнал регистрации за прошлый месяц.
Я положил фуражку на стойку и достал бумажник, но портье ожидаемо сообщил об отсутствии у меня долгов.
– Как такое может быть? – сделал я вид, будто этим обстоятельством чрезвычайно удивлен.
– Здесь стоит пометка, что ваш счет оплатила госпожа Монтегю.
– Вы позволите?
– Вот, смотрите сами!
Я развернул журнал к себе и повел пальцем по строчкам, выискивая фамилию Витштейна, который проживал в отеле в одно время со мной. Нашел и прикипел взглядом к графе особых пометок, где обычно записывали посетителей постояльцев. В нужной ячейке значилось только «Ш. Линч», никто другой в апартаменты вице-президента Банкирского дома не поднимался.
– В самом низу страницы, – подсказал портье.
– Да, вижу, – подтвердил я, достал блокнот и записал в него заплаченную за меня Лилианой сумму. – Благодарю, вы мне очень помогли.
– Это моя работа, – дежурно улыбнулся служащий.
Я попрощался с ним и отошел от стойки, но сразу развернулся обратно.
– В прошлый раз я общался по поводу инвестиций с Авраамом Витштейном, он снимал императорские апартаменты на верхнем этаже, не подскажете…
Портье понял меня с полуслова и развел руками.
– Сожалею, господин Витштейн съехал из отеля вскоре после вас.
– Еще раз благодарю, – улыбнулся я и направился к черному ходу. Через центральный гостей на улицу по-прежнему не выпускали.
Рамон Миро нагнал меня на заднем дворе и тихонько поинтересовался:
– Что удалось узнать?
Я надел фуражку и произнес:
– Линч. Тебе не кажется знакомой эта фамилия?
Крепыш ненадолго задумался, потом качнул головой.
– Нет.
А вот меня не оставляло ощущение, будто я слышал эту фамилию прежде. И в моем сознании она была как-то увязана с Авраамом Витштейном.
Но где я мог ее слышать?
– Точно! – Я даже прищелкнул пальцами, ухватив нужное воспоминание.
Линч. Шон Линч. Я как раз сдавал ключ от номера, когда рыжеволосый ирландец – именно ирландец, точно такой акцент был у моей бабки, – сообщил портье, что его ожидает Авраам Витштейн. Тогда я и узнал о присутствии в отеле иудейского банкира.
– В чем дело? – заинтересовался Рамон Миро.
– Вспомнил, почему кажется знакомой эта фамилия. Но это вряд ли нам что-то даст… – покачал я головой и вдруг замер, осененный внезапной догадкой.
Сбежавшего стрелка управляющий описал Елизавете-Марии как худощавого и рыжеволосого уроженца Британских островов, и, насколько я помнил, именно так и выглядел посетитель Авраама Витштейна.
