– О-о-о! – протянула Лилиана. – Все плохо?
– Все будет хорошо. Просто поживи какое-то время у родителей. Я буду звонить.
– Скажи, где ты, я приеду!
– Лили… – вздохнул я. – Я ношусь по городу, как Белый Кролик! Столько всего надо сделать, а я опаздываю всюду на день или два. Позвоню тебе вечером, хорошо?
– Обещаешь?
– Обещаю. Только верь в меня, хорошо?
– Я тебя люблю, Лео!
– Я тоже тебя люблю, Лили.
С печальным вздохом я прервал звонок и позвонил в контору Рамона Миро. Этот разговор вышел куда более деловым и лаконичным.
– Достал? – спросил я бывшего напарника.
– Достал, – подтвердил тот. – Встретимся через два часа на моем последнем месте работы. Успеешь добраться?
– Успею.
Я опустил трубку на рычажки, поблагодарил бармена и вышел на улицу, не забыв прихватить стоявший в ногах чемоданчик. С площади уходить не стал и легкой походкой беспечного гуляки зашагал к громаде «Бенджамина Франклина». Но направлялся я вовсе не в отель, меня привлекло выставленное неподалеку ограждение. На красноватой гранитной мостовой там чернели пятна копоти и потеки машинного масла. Осколки ветрового стекла и кровь, если она была, уже убрали.
Ткнув носком ботинка попавшийся под ногу обломок какой-то шестерни, я остановился и огляделся по сторонам, оценивая возможные пути отхода анархиста, метнувшего бомбу в экипаж главного инспектора. Насколько удалось выяснить из газетной передовицы, охранники слишком поздно открыли огонь по беглецу, и тому удалось скрыться в соседнем переулке. Немногочисленные очевидцы утверждали, что оттуда бомбист укатил на велосипеде.
Ничего полезного осмотр вчерашнего места преступления не дал; я опустил пониже на лоб козырек фуражки и зашагал прочь, но тут на глаза попался упитанный дядечка в сером плаще, который отпирал дверь кондитерской с затейливой надписью: «Императорское бланманже» на вывеске. Вслед за ним я прошел в торговый зал и задумчиво оглядел заставленную разнообразными сладостями витрину.
Леденцов не хотелось. Хотелось шоколада, но здесь его не было и, по понятным причинам, быть не могло.
Пока я определялся с выбором, приказчик сменил плащ на белоснежный халат и горестно вздохнул:
– Я ничего не видел! И уже сказал вчера об этом вашим коллегам!
Он явно принял меня за полицейского, и я его в этом заблуждении разубеждать не стал, только усмехнулся:
– Мой вам совет: никогда не говорите, будто ничего не видели. Звучит очень подозрительно.
Затем я попросил взвесить двести граммов сливочных ирисок, расплатился и покинул кондитерскую, оставив приказчика окончательно сбитым с толку.
Ирис оказался очень даже неплох. Размеренно работая челюстями, я принялся закидывать в рот одну конфету за другой и вдруг понял, что именно этого мне сейчас и не хватало. Леденцы представлялись чем-то излишне утонченным и рафинированным; хотелось действовать более решительно, нежели просто катать комок расплавленного сахара языком по нёбу.
Мною овладело лихорадочное оживление. Взбодренный кофеином и взбудораженный грядущей акцией мозг заставлял надпочечники выбрасывать в кровь просто невероятное количество адреналина, и от этого меня начало явственно лихорадить.
Дьявол! Неужто и в самом деле пришлась по вкусу роль цепного пса будущей императрицы?!
Думать так не хотелось; я мысленно обматерил альбиноса и вытащил из бумажного пакета очередную конфету. Вязкий ирис позволил если не полностью побороть волнение, то хоть немного успокоиться, поэтому в подземку я спустился уже решительным и собранным.
Поехал в порт.
На одной из тамошних барахолок я приобрел карманный хронометр с секундомером и детскую коляску с откидным верхом, которую после не слишком долгого торга выкупил за смешную сумму в четыре с половиной франка. Покладистость жуликоватого продавца объяснялась просто: несмотря на презентабельный внешний вид, коляска была изрядно побита жизнью, а ее колеса не только жутко скрипели, но и частенько заедали.
И если визг ни на что особо не влиял, то последнее обстоятельство не устраивало совершенно. Пришлось купить заодно масленку, ветошь и напильник, а затем откатить свое новое приобретение в глухой закоулок поблизости и привести втулки колес в пригодное для использования состояние.
Протерев коляску и руки ветошью, я натянул брезентовые перчатки и отправился на набережную. Прошелся мимо Риверфорта вверх по течению реки, немного постоял на обзорной площадке у парапета и двинулся в обратный путь. Тротуар там шел под уклон и, когда я отпустил ручку, коляска, подпрыгивая и трясясь на неровной мостовой, покатилась к мосту сама собой.
Я не стал ее останавливать, просто пошел рядом и лишь у выезда на дорогу ухватился за ручку и придержал, не дав соскочить на проезжую часть. От ближайшего фонарного столба до моста коляска катилась ровно двенадцать секунд. Узнаю, как быстро проезжает мост самоходный экипаж, – и дело в шляпе.
Пусть я больше и не чувствовал чужих страхов, да только не требовалось обладать талантом сиятельного, чтобы знать наперед реакцию водителя, когда он поднимется на изгиб моста и увидит выкатившуюся на дорогу детскую коляску. Сомнений быть не могло – водитель ударит по тормозам. Но сразу экипаж не остановится, инерция заставит его продолжить движение, и тогда в игру вступлю я, цепной пес императрицы…
Тьфу, чтоб этого выродка беловолосого разорвало! Вот ведь привязалось!
Коляску я спрятал в кустах неподалеку от Риверфорта и отправился на встречу с Рамоном в надежде, что вездесущие мальчишки не успеют отыскать ее за время моего недолгого отсутствия. Но даже если отыщут – ничего страшного: ближайший блошиный рынок располагался всего в пяти минутах ходьбы, сумею отыскать замену и вернуться.
Конечно, опасно столь откровенно светиться вблизи места преступления, но, если все выгорит, принцесса найдет способ направить следствие в нужном направлении, главное, не оставить против себя железных улик. В случае же неудачи о полицейском преследовании волноваться и вовсе не будет никакой нужды.
С Рамоном мы условились встретиться не у Ньютон-Маркта, как это могло показаться из разговора, а на угольных складах, где он успел недолго поработать сторожем сразу после увольнения из полиции метрополии. Комплекс обнесенных забором приземистых пакгаузов располагался посреди черного от угольной пыли пустыря на задворках котельной, между красильной мастерской и бараками, предназначенными на снос.
Именно оттуда я и зашел, внимательно поглядывая по сторонам. Никакой подозрительной активности в округе не наблюдалось, лишь катили по разбитой дороге к главным воротам подводы с углем, и, отбросив излишнюю подозрительность, я зашагал к складу, где мы с Рамоном некогда укрывали угнанный мной у заговорщиков-сиятельных броневик с оружием.
Я не ошибся – самоходный экипаж Рамона, весь в потеках засохшей грязи, обнаружился именно там. Сидевший за рулем Тито наблюдал за дорогой и что-то тихонько напевал себе под нос, барабаня в такт мелодии пальцами по баранке. При моем появлении он выглянул в открытую дверцу и указал на пакгауз.
