Я промолчал. Выкуп, упомянутый епископом, был невообразимым, однако Эркенвальд был явно прав, считая, что Зигфрид захочет получить такую же или, скорее всего, даже бо́льшую сумму.
– Итак, ты видишь, – холодно проговорил епископ, – что госпожа очень ценна для этих язычников, и они не захотят уменьшить ее цену. Я заверил в том господина Этельреда и был бы благодарен, если б ты тоже не лишал его этой надежды.
– У тебя есть вести от Зигфрида? – спросил я, думая, что Эркенвальд, похоже, не сомневается – с Этельфлэд обращаются хорошо.
– Нет, а у тебя?
Этот вопрос был вызовом. Епископ подразумевал, что я втайне веду переговоры с Зигфридом. Я не ответил, да епископ и не ждал от меня ответа.
– Я предвижу, – продолжал он, – что король пожелает сам руководить переговорами. Поэтому до тех пор, пока он здесь не появится или не даст мне иных приказаний, ты останешься в Лундене. Твои корабли никуда не поплывут!
И мои корабли никуда не поплыли. Зато поплыли норвежские корабли.
Торговля, которая летом всегда оживлялась, сошла на нет, когда стаи судов, увенчанных головами чудовищ, двинулись из Бемфлеота, чтобы прочесать устье. Мои лучшие источники информации умерли вместе с торговцами, хотя некоторым удалось проскользнуть вверх по реке. Большинство из них были рыбаками, привозящими свой улов на рыбный рынок Лундена, и они заявили, что теперь в пересыхающем ручье под высоким фортом Бемфлеота сушат кили больше пятидесяти судов.
Викинги стекались в устье.
– Они знают, что Зигфрид и его брат станут богатыми, – сказал я Гизеле в ночь после того, как епископ приказал мне не делать ничего, что могло бы ухудшить ситуацию.
– Очень богатыми, – сухо заметила Гизела.
– Достаточно богатыми, чтобы собрать армию, – горько продолжал я.
Потому что, как только будет заплачен выкуп, братья Тарглисон смогут одарять людей золотом, и со всех морей к ним явятся корабли, везя полчища, готовые вторгнуться в Уэссекс.
Мечтой братьев было завоевать все земли саксов. Некогда они надеялись сделать это с помощью Рагнара, но теперь, похоже, смогут осуществить свою мечту без помощи с севера, лишь благодаря пленению Этельфлэд.
– Они нападут на Лунден? – спросила Гизела.
– На месте Зигфрида я бы пересек Темез и вторгся в Уэссекс через Кент, – ответил я. – У него достаточно кораблей, чтобы перевезти армию чрез реку, а у нас слишком мало сил, чтобы его остановить.
Стиорра играла с деревянной куклой, которую я вырезал из бука, а Гизела нарядила в платье из лоскутков. Моя дочь, погруженная в игру, казалась такой счастливой. Я попытался представить – каково было бы ее потерять. Я попытался представить, что чувствует Альфред, и сердце мое не вынесло даже мысли об этом.
– Ребенок бьет ножкой, – сказала Гизела, погладив себя по животу.
Я ощутил панику, как всегда, когда думал о приближающихся родах.
– Мы должны придумать ему имя, – скрывая свои мысли, проговорил я.
– Или ей.
– Ему, – сказал я твердо, хотя и невесело, потому что будущее той ночью казалось очень мрачным.
* * *
Как и предвидел епископ, Альфред явился в Лунден, и меня снова вызвали во дворец, хотя на сей раз нас избавили от церковной службы.
Короля сопровождали его личные войска, уцелевшие после катастрофы на Стуре, и я приветствовал Стеапу во внешнем дворе, где управляющий забирал у нас мечи. Священники явились всем скопом – стая каркающих воронов, но среди них я увидел друзей: отца Пирлига, отца Беокку и, к своему удивлению, отца Виллибальда. Виллибальд, оживленный и жизнерадостный, поспешил через двор, чтобы меня обнять.
– Ты стал еще выше, господин! – сказал он.
– Как поживаешь, отец?
– Господь соизволил быть ко мне благосклонным! – со счастливым видом ответил он. – Нынче я присматриваю за душами в Эксанкестере!
– Мне нравится этот город, – сказал я.
– У тебя ведь дом неподалеку, да? С твоей…
Виллибальд смущенно запнулся.
– На этой несчастной ханже я был женат до Гизелы, – ответил я.
Милдрит все еще была жива, хотя теперь находилась в монастыре, и я давно забыл про боль и несчастья того брака.
– А ты? – спросил я. – Ты женат?
– На милой женщине, – оживленно ответил Виллибальд.
Раньше он был моим наставником, хотя немногому меня научил. Но он был хорошим человеком, добрым и добросовестным.
– Епископ Эксанкестерский все еще не дает шлюхам скучать? – спросил я.
– Утред, Утред! – пожурил меня Виллибальд. – Я знаю – ты говоришь это только для того, чтобы меня шокировать!
– А еще я говорю правду.
И это в самом деле было так.
– Была там одна рыжеволосая, – продолжал я, – которая ему очень нравилась. Так вот, он любил наряжать ее в свою одежду, а потом…
– Все мы грешники, – торопливо перебил Виллибальд, – и не оправдываем ожиданий Господа.
– И ты тоже? А твоя была рыжеволосой? – спросил я и рассмеялся при виде его смущения. – Рад тебя видеть, отец. Итак, что привело тебя из Эксанкестера в Лунден?
– Король, Господь его благослови, нуждается в обществе старых друзей, – ответил Виллибальд и покачал головой. – Дела у него совсем плохи, Утред, совсем плохи. Молю тебя, не говори ничего, что может его расстроить. Он нуждается в наших молитвах!
– Он нуждается в новом зяте, – угрюмо проговорил я.
– Господин Этельред – верный слуга Господа, – сказал Виллибальд, – и благородный воин! Может, у него пока нет твоей репутации, но его имя внушает страх нашим врагам.
– Да ну? – спросил я. – И чего же они боятся? Умереть от смеха, когда он снова на них нападет?
– Господин Утред! – снова пожурил меня Виллибальд.
Я засмеялся и последовал за ним в окруженный колоннами зал, где собрались таны, священники и олдермены. Это не было официальным витенагемотом, королевским советом, на котором дважды в году встречались великие люди, чтобы давать советы королю, но почти каждый присутствовавший здесь человек входил в состав витана. Одни явились изо всех уголков Уэссекса, другие из Южной Мерсии – всех их призвали в Лунден, чтобы оба королевства поддержали решение Альфреда, что бы король ни решил.
Этельред уже находился в зале. Ссутулившись, не глядя никому в глаза, он сидел в кресле под помостом, на котором должен был восседать Альфред. Люди избегали Этельреда, все, кроме Алдхельма, который присел рядом с его креслом и нашептывал ему в ухо.
Альфред появился в сопровождении Эркенвальда и брата Ассера. Я никогда еще не видел короля таким осунувшимся. Одной рукой он держался за живот – вероятно, болезнь его обострилась; но я сомневался, что болезнь углубила его морщины и сделала его взгляд таким тусклым, почти безнадежным. Волосы его поредели, и я впервые увидел, что он старик. В тот год ему исполнилось тридцать шесть.
