Ей тяжело без него. Так и ему не сладко.
Она боится даже подумать о том, что может больше никогда не увидеть Леньку. Так и у него надежды никакой.
Чего, казалось бы, проще?!
Так нет же. Проще бездумно булькать чаем в чашках и размазывать вконец растекшийся крем по бисквитным крошкам, чем взять и покаяться обоим. Ему в том, что он знает эту девушку. А ей в том, что она знает, что он знает.
– Вань, я тут вот что подумала… – заговорила вдруг Ася, решившись начать тот разговор, который, по ее мнению, способен был помочь им обоим. – Нам нужно…
Ну и, конечно, как во всякой дурацкой мелодраме, в самый судьбоносный момент кто-то позвонил в дверь. Настойчиво позвонил, как мог звонить в эту дверь только один человек. Думать о том, что это мог быть именно он, Асе было муторно. Но она все же надеялась, что ошибается. Не ошиблась…
Ванька сорвался с места с грацией гризли. Промчался мимо Аси, едва не влепив ее в стену, но, кажется, даже не заметил этого. Еще бы! Тут же защелкала замками входная дверь, и тут же по плиткам пола в прихожей зацокали ненавистные каблуки.
Мачеха! Какой черт ее принес в это время?! С каких это пор она навещает своего сына в одиннадцать ночи в воскресенье? Если только… Если только это не он сам позвонил ей и вызвал сюда. Вот гадина, а?! А Ася еще хотела ему всю душу вывернуть наизнанку. Хотела довериться и в ответ получить такое же доверие. А он маме позвонил! Конечно, позвонил, потому что Ася отчетливо услышала ее приглушенный вопрос: «Где она?» Она – это, стало быть, она, Ася. Стало быть, ей известно о том, что она у него ночует. И притащилась сюда с одной-единственной целью – помочь. Она всю свою жизнь только и делала, что помогала. И ни разу не потрудилась спросить, нуждается ли кто в этой самой ее помощи. Ася так вот точно нет!
– Добрый вечер, дорогая, – пробормотала мачеха, влетая в кухню. – Чай? Прекрасно! Хочу чаю! Ванюша, сыночек, организуешь?
– Без проблем, ма… – И Ванюша заметался, и зашустрил, и засуетился, просыпая на пол сахар, роняя нож и чайную ложечку.
Ася в этом шоу под названием «идеальный сын идеальной мамы» никогда участия не принимала. Не собиралась принимать и сейчас. Поэтому она села в самый дальний угол за столом. Смиренно положила руки на стол и уставилась на мачеху.
Господи, как же она ее ненавидела! Ненавидела ее холеность, красоту, непроходящую молодость… Да все, господи, буквально все было ей в ней ненавистно. Даже то, что Ванька от одного вида своей маменьки впадал в ступор и делался на удивление похожим на дебила. Ма… Это его «ма» Ася неоднократно готова была затолкать ему в глотку. А от ее «Ванюши» Асю мутило до рези в глазах.
Сейчас молодящаяся стерва напьется чаю, закинет ногу на ногу, уставится на них проницательным взглядом темно-серых нестареющих глаз и начнет пытать, что у детей за проблемы. Она же крутая! Ей же все проблемы решить по плечу! Что ей стоит дом построить: нарисует, будет жить… Твою мать! Ася никогда не думала, что способна так кого-то ненавидеть. У нее даже Ленькины похитители подобных чувств не вызывали. Там присутствовал животный страх перед неизвестностью, боязнь потерять близкого человека, а тут…
– Доченька… – тихо обронила мачеха, не притронувшись к чашке с чаем, которую услужливо поставил перед ней сыночек. – Ты выглядишь усталой.
На ее языке это должно было звучать приблизительно так: ты паршиво выглядишь. Да, ты выглядишь так, будто тобою подметали дворовую площадь, твой внешний вид сродни виду захудалой овцы. Приблизительно так всегда это звучало. Ну, или что-то в этом роде.
Ася проглотила обиду молча, скудно улыбнувшись мачехе в холодные серые глаза. Сегодня отчего-то на них не было и следа грима, и веки почему-то покраснели. Неужели железная леди плакала?! Быть такого не может! Не может и не было. Наверняка спала к тому часу, когда Ванька ей позвонил. Она всегда помногу спала, считая, что женщине это только на пользу. Слишком уж озабочена Асина мачеха своим внешним видом, слишком…
– Девочка, нам нужно поговорить. – Мачеха поставила острый локоть, обтянутый тончайшей замшей стильной кофты на стол, подперла подбородок кулаком и снова очень тихо и очень мягко произнесла: – Нам давно следовало поговорить, да вот все как-то не получалось у нас разговора. Я знаю, ты меня…
– Ма! – предупредительно воскликнул Ванька, в великой маете сновавший с кухни в прихожую и обратно. – Не начинай!
– Вот! Вот так всегда! – обрадованно подхватила свой смычок стервозина, и в глазах ее появился живой блеск. – Стоит мне открыть рот, как ты тут же: не начинай! Я же около десяти лет уже ничего не начинаю. Только пытаюсь что-то сделать или сказать, как дочь выскакивает с воплями из-за стола, а сын тут же затыкает мне рот. Я что, такая плохая мать, что не имею права голоса в своем семействе?
Ася едва слышно фыркнула при слове «дочь», но мачеха уловила и повернулась теперь уже к ней:
– Да, дочь! Мне плевать, что тебе не нравится, понятно? Плевать, что ты меня за зверя все эти годы держала! Я твоя мать, понятно? А ты моя дочь!
– Черта с два, – проскрипела Ася, почему-то ненавидя сейчас свое собственное упрямство. – Я никогда не была тебе дочерью. Никогда.
– Да ты просто… Ты просто никогда не хотела ею стать, девочка моя! Все, что я пыталась сделать для тебя, ты воспринимала в штыки. В лучших платьях ты лазила по деревьям, на кожаных портфелях каталась с горки и с гордостью показывала мне потом оторванные замки… – Голос изменил мачехе, она закашлялась, приложив изящную кисть к груди. Тут же потянулась к чашке с чаем и, отхлебнув немного, продолжила: – Ты все делала мне назло, все! А зачем, Асенька? Зачем? Это же твоя жизнь, оглянись и посмотри, что ты с нею сделала мне назло!
Ася ухмыльнулась и принялась дурашливо озираться по сторонам. Не поленилась даже под стол заглянуть. Потом, вынырнув оттуда, недоуменно развела руками:
– И что я с ней такого сделала? Ничего не вижу.
– Именно! – тихо, но веско обронила мачеха, поднимая вверх указательный палец. Таким жестом она пользовалась, по слухам, на совещаниях, когда хотела подвести итог сказанному. – Именно – ничего! Ни дома, ни семьи, ни любви, ни детей. Пепелище…
Асе сделалось страшно. Так страшно от ее слов и от самой себя, способной реагировать на ее слова самым невероятным способом, что она крепко зажмурилась и зажала уши руками. Она не видела, как переглянулись мать и сын между собой. Не видела, какой болью и пониманием были наполнены эти взгляды. И как оба тяжело вздохнули, тоже не видела. Может, уловила, но решила, что ей это показалось. Очнулась она лишь в тот момент, когда ей на голову легла чья-то прохладная ладонь.
Она отпрянула, как от удара, поняв, что это рука мачехи. Вжалась в угол и, боясь поднять на нее глаза, попросила сквозь зубы:
– Отойди.
– Нет, не уйду. – Мачеху сегодня что-то разобрало не на шутку. Раньше такого за ней не водилось. Видимо, решила отомстить за неурочный подъем из постели. – Не уйду. Я всю жизнь только и делала, что уходила. Ты просила, я уходила. И в результате оба моих ребенка…
