Она совсем не заметила, что уже давно ревет, не забывая тянуть кверху обмякшее тело Ивана. Он был почти без сознания, но в какой-то момент вдруг дернулся, словно от удара хлыстом. Его, наверное, хлыстом и били. Вон тем самым… Ишь как сплошь исполосована его спина… Ванька поднял голову и проговорил с заметным смущением:
– Сашка рассказала? Вот дрянь…
– Нет, мать сказала. Встань, Ванечка, ну, встань! Она на себя не похожа и плачет все время. Я не могу уйти без тебя, не могу! Я люблю тебя, дурака проклятого! Пусть не так люблю, как тебе хотелось бы, но я научусь. Вот увидишь, научусь… – И Ася снова заскулила.
И Ванька пополз. Цепляясь разбитыми руками за ступеньки и углы, он карабкался вверх по лестнице, потом полз по дому, не забывая при этом оглушительно стонать.
– Вот и молодец, миленький! – просияла сквозь слезы Ася, когда они выбрались на крыльцо дома. – А теперь давай короткими перебежками и за сараи. У меня машина на стоянке. Тут недалеко. Ты знаешь, где…
Недалеко – это когда ты абсолютно здоров и полон сил. У Ваньки не было ни того, ни другого. Он еле передвигался, повиснув на ее плече и почти не осознавая, где он и что с ним. Он с трудом переставлял голые ступни по вытоптанной земле, двигаясь на каком-то загадочном автопилоте. Глаза его при этом были плотно сомкнуты, а голова, будто у тряпочной куклы, моталась из стороны в сторону. Асе было тяжело, жарко, но она упорно тащила его к спасательному углу сарая. Шаг, еще шаг, еще хотя бы полшага… Вот он, вожделенный угол, где ей удалось так незаметно спрятаться – перед тем, как бандиты уехали.
Они наконец дошли туда. И Ванька сразу пополз вниз, кулем оседая на землю.
– Вань, ну не расслабляйся, чего ты?! – испугалась Ася, зашептав ему в самое ухо. – Тут недалеко. Встань! Тебе же холодно, ты же голый! Встань!
– Асенька, маленькая моя, – прошептал он еле различимо. – Ступай за машиной, я дальше не могу.
– Нет! – вскричала она громко, тут же опомнилась, опасливо оглянулась и еще раз с чувством прошептала: – Я не брошу тебя тут одного! Пойдем вместе!
Им ни в коем случае нельзя было расставаться, она это понимала очень остро и очень отчетливо. И еще она понимала, что если оставит его тут одного, в пяти метрах от бандитского притона, то уже никогда не увидит его живым. Они вернутся и найдут его. И убьют. И она никогда не узнает, сможет она или нет любить его по-другому. Так, как он любил ее. И никогда не узнает, каково это – быть счастливой и знать, что его большое доброе сердце бьется только для нее одной…
– Нет, я никуда не уйду. Сейчас ты встанешь и пойдешь до машины. Понял меня или нет?! – И она его ударила кулаком по истерзанной груди. Ванька не шевельнулся. И даже не застонал. И тогда она пустила в ход последний козырь: – Если ты сейчас же не встанешь и не пойдешь, то меня поймают. И будут насиловать на твоих глазах. А потом на твоих глазах разрежут на куски и побросают в реку. Тебе этого хочется?
– Я не могу идти, как ты не поймешь, – откликнулся он с обидой. – У меня сломаны, наверное, все ребра. Они били по ним битой. Я не могу идти.
– Тогда поползли, – предложила находчивая Ася и потянула с себя куртку. – Надень куртку. Это Ленькина, она немного будет тебе тесновата, но ничего. Холодно… Ты простынешь…
И тут Ванька засмеялся. Сначала из груди его вырвалось непонятное бульканье, потом хрип, а потом он вполне отчетливо захихикал.
– Поздно пить боржоми, Аська, – произнес он, но со стоном развернулся на живот и начал подниматься на четвереньки. – Ладно, поползли, дорогая. А куртку… Куртку оставь себе…
Путь, проделанный ею за десять минут, был нескончаемо долог для них обоих. Ванька то и дело останавливался, хрипло, со свистом, дышал и все норовил завалиться на бок. Ей приходилось бросаться в ту сторону, куда он падал, и подставлять ему себя в качестве опоры. Они бесконечно долго ждали, когда он восстановит силы, и снова ползли. В какой-то момент он вдруг спросил ее, с трудом передвигая голые коленки по земле:
– А ты-то чё ползешь, чучело? Шла бы, как нормальные люди.
И он хмыкнул. Противно так хмыкнул, как мог делать только он.
– А я ненормальная, понял! – протарахтела она, мгновенно закипая, и сдунула с глаз прядь волос, выбившуюся из-под шапочки. – Потому и ползу из солидарности. Ненормальная я…
Он снова мелко захихикал, что выглядело бы очень комично, не знай она о его сломанных ребрах, не дающих ему посмеяться вволю. Потом Ванька повернул свою большую голову в ее сторону и, подавив болезненный вдох, любовно произнес:
– Еще какая ненормальная. Еще какая. Спала бы себе и спала сейчас… А ты что делаешь? Спасать меня надумала. А зачем?
– Забыла спросить! – фыркнула Ася, осторожно подталкивая его в зад ногой. – Двигай давай, умник! Немного осталось, вон уже и прожектор виден.
– Забыла, чучело. Точно забыла спросить, – поддакнул он с грустью. – Если выберусь, то теперь уже все…
– Что все? – пропыхтела Ася и больно ойкнула, наткнувшись коленкой на стекло. Сморщилась и, стараясь отвлечься от резкой боли, со слезой в голосе переспросила: – Что все?
– Теперь я тебя уже не отдам ему, что бы ты ни делала. Свяжу тебя и запру на даче. Или прикую к стене, как эти лихие ребята меня приковали. И никуда ты от меня больше не денешься. Я же так… так люблю тебя, дурочка моя. Что просто дыхание сводит, когда ты рядом… – и Ванька заметно прибавил скорости.
Ася, приободренная его разговорчивостью и открывшимся вторым дыханием, лишь с досадой пробормотала:
– Вот-вот, то чучело, то дурочка. Нет бы по-человечески поговорить… Посадил бы меня на коленки лет десять-то назад, погладил бы по голове да и сказал бы: не выходи, мол, Асенька, ни за кого замуж, потому что я люблю тебя. А то что ты делал?
– Что? – с трудом выдавил из себя Иван, видимо, израсходовавший весь свой силовой ресурс на объяснение.
– Дергал меня за косы, постоянно дразнил да обзывался. И еще таскался по кафешкам с разными мартышками. А я плакала и страдала. И подслушивала твои телефонные разговоры, и снова страдала. Так что дурак в этой ситуации только ты, Ванечка!
Он вдруг приостановился и снова начал заваливаться на бок. Ася метнулась влево, намереваясь задержать его падение, но замешкалась, и Ванька упал.
– Эй, давай поднимайся! – Ася прильнула ухом к его груди. Сердце, слава богу, стучало. – Ваня, слышишь меня? Поднимайся… Осталось метров десять. Там я тебя спрячу у забора, а сама за машиной схожу…
Ванька упорно отмалчивался и не шевелился. Она еще долгих пять минут уговаривала его, вдувая ему в ухо всю нежность, на которую только была способна. Результата ноль. Ванька отключился. Ася подняла голову и огляделась. До забора автостоянки точно было метров десять, никак не больше. Еще столько же по территории до машины. Если учесть, что от дома Хаустова они продвинулись достаточно далеко, то особого риска в том, чтобы оставить Ваньку дожидаться ее здесь, нет. Нужно только одеть его, а то он совсем застынет. Ася во второй раз быстро стянула с себя куртку. Накинула на Ивана и, подоткнув ее под него со всех сторон, поднялась на ноги, чтобы бежать к воротам. И вот тут…
