— Вряд ли, парень.
— Лето, тебя можно заткнуть только едой, пивом или вот этим!
Алиссен обняла аквилейца и коротко поцеловала в щеку.
— Ух ты! А за что такая милость?
— У меня настроение хорошее. Спокойной ночи!
Девушка ушла к себе в комнату.
— А я знаю, где пиво заперли, — заговорщицки прошептал аквилеец.
Архонт согласно кивнул. Пара кружек — не кража.
Человек с печаткой
Когда спина превратилась в одну кровоточащую рану, Фиона перестала приходить, а дни смешались в бесконечное месиво, Ханлейт перестал осознанно отвечать на вопросы ария. Эверон и Коган являлись строго по расписанию утром и вечером, но голос одного и боль от пыток другого уже не выводили эльфа из оцепенения. Иногда Хан говорил «да» или «нет», не вдумываясь в смысл вопросов, лишь бы его оставили в покое. Болезнь стала благом, а не наказанием: стоило закрыть глаза, как мысль отрывалась от страшной реальности, и Ханлейт переживал заново счастливые или незначительные, не замеченные ранее мгновения своей жизни. Он снова был в банде Герванта, пил, разговаривал, решал нечто важное и ускользающее, шел с Моран по Проклятой дороге и называл ее Лиандрой, даже беседовал с Галаром, не испытывая к нему ненависти.
Вода приводила в чувство, не соленая, но обжигающе-ледяная, она резала спину почище ножа.
— Он ничего не соображает, Коган, — казалось, мягкий голос Эверона донесся с другого конца страны, а не из-за занавески, настолько он был слабым и далеким.
— Осталось пять символов из одиннадцати, мэтр. Он вас слышит, пока я работаю. Мне продолжить?
— Нет. Достаточно.
«Сейчас они уйдут», — подумал Ханлейт. Но ткань отлетела в сторону, и арий вышел в пыточную. Вяло повиснув в оковах, Хан мутно увидел его силуэт.
— Хранитель, посмотри, что у меня.
Отполированная сталь оказалась прямо перед глазами. Ханлейт моргнул несколько раз, пока зрение не прояснилось, и увидел свое отражение в широком лезвии изогнутого меча.
— Он тебе знаком, верно? Прочитай надпись. Читай!
— Моргват, — шевельнул губами эльф.
— Что это за вонь, Коган?
Эверон хищно раздул ноздри тонкого носа, принюхиваясь.
«Так вот ты какой!» Арий, не отличающийся высоким ростом, рядом с Коганом и эльфом казался и вовсе маленьким. Ладная фигура, затянутая в глухой камзол без украшений, черные, с сединой на висках, вьющиеся волосы до плеч. Ничего грозного.
— Вам не стоило сюда выходить, мэтр. Всюду грязь.
— Это запах гниющей плоти. Ты давал эльфу лекарство? Фиона его лечила?
— Само собой, мэтр.
На первый взгляд, Эверон поверил в наглую ложь карателя. Он невозмутимо сделал пару шагов прочь от пленника, ловко перехватил оружие архонта поудобнее, развернулся и ударил Когана плашмя по груди. Каратель отшатнулся, запнулся о решетку пола и тут же получил неслабый пинок в живот, сваливший его наземь. Арий бил молча еще и еще, пока из его аккуратной прически не выбились отдельные пряди, а дыхание Когана не стало хриплым. Магией Эверон не пользовался. Ханлейт наблюдал за экзекуцией, в которой было странно все: и навыки мечника, и ярость, с которой Эверон бил карателя.
Коган валялся, сгруппировавшись и прикрывая руками голову. Его вина была очевидна. Посчитав наказание достаточным, Эверон, вернувшись к своему убежищу, с лязгом бросил оружие Моргвата на стул и устало оперся о стену.
— Который час… — еле слышно пробормотал арий.
Вряд ли это был вопрос, но Коган ответил, неприятно осклабившись:
— Около одиннадцати вечера, мэтр.
— Ты ослушался моего приказа, ублюдок. Встать.
— Да, мэтр.
Каратель сплюнул кровью и поднялся.
— Отвяжи его.
— Слушаюсь, мэтр.
Коган, не опуская колеса, отцепил руки Хана от бруса. Ханлейт немедленно рухнул на решетку. Последнее, что он почувствовал, теряя сознание — болезненные уколы маленьких молний — это Эверон, опустившись рядом и приподняв голову пленника за подбородок, мрачно вглядывался ему в лицо.
* * *
Дневной свет проникал через кожу закрытых век, более холодный, чем привычный огонь факелов подземелья. Ханлейт открыл глаза и увидел под собой крашенные доски пола. Узника Железной башни разложили ничком на твердой скамье, свесив голову; отмыли от крови и одели до пояса. Наверное, лечили — в голове прояснилось, но тело покинула спасительная бесчувственность. А ведь конец мучениям был так близко!
Ханлейт сел, потирая запястья, покрытые синяками и ссадинами от металлических наручников. Разве это увечье! Это пройдет… Почему ребра выглядят опухшими? Превознемогая боль, Хан осторожно обернулся через плечо. К счастью для себя, он ничего не увидел. Судя по ощущениям, спина зияла сплошной раной, сочилась кровью или сукровицей, но тошнотворный запах нечистого тела и гниющего мяса, преследовавший Ханлейта в казематах, исчез.
В большой, полукруглой, как половинка яблока, комнате пленник был отгорожен частоколом прочных металлических прутьев, заканчивающихся копьями; голая скамья и ведро под ней — вот и все, что ему полагалось.
Самую длинную стену занимали стеллажи, разделенные на равные секции и заполненные кожаными переплетами. Высокие полки закрывали часть окон. Ханлейт задрал голову и насчитал пять узких бойниц, прикрытых матовым стеклом, сквозь которое узнику не было видно неба. Внутри башни царил белесый полумрак даже в солнечный день, но чтобы осветить массивный стол хозяина комнаты в темное время суток, к потолку была подвешена цепь, оканчивающаяся подсвечником на десяток свечей. Они не горели.
Рабочее пространство стола было организовано с удивительной педантичностью: письменные приборы в углублениях толстой столешницы; стопки бумаг, сложенные ровно, как колонны, плотно задвинутые ящички, запертые на замки.
Угол, который находился к пленнику ближе всего, приспособили под мастерскую. Куски металла, кожи и чертежи, разложенные на досках в том же скрупулезном порядке, как и все предметы в комнате, готовились стать изощренными орудиями медленных убийств.
Все стены заняты: где нет полок — плотно стоят глухие шкафы темного дерева, и только высоко над ними видны серо-стальные камни. «Я в башне», — понял Ханлейт.
Архив, кабинет, мастерская, комната пыток, и единственному человеку на свете это место кажется уютным. Где-то за стеной на гулкой лестнице послышались шаги. Ханлейт уже знал, кто войдет.
Эверон плотно прикрыл за собой дверь, прислонил к стене посох и загремел ключами, открывая нижний ящик. Не глядя на пленника, достал лампу для плавки сургуча, зажег ее. Пододвинул к себе пачку исписанной бумаги. Арий работал. Ханлейт хорошо видел его со своего места и долго не отворачивался, завороженный четкими движениями хозяина Железной башни: тишина и присутствие Хана того нисколько не тяготили. Больным Эверон не выглядел, серый тон его кожи скорее объяснялся бледностью человека, редко бывающего на свежем воздухе.
