— До встречи в университете, — противно пропела принцесса и протянула руку для поцелуя.
Дракон на секунду отвернулся, чтобы поклониться наследнице Итарии. Когда он снял наконец руку с моего плеча, я почувствовала невероятную легкость. Только все равно было ужасно страшно, и сердце ушло в самые пятки. Я понимала, что отсрочка эта скоро закончится. Желудок прилип к позвоночнику, и показалось, что земля уходит из-под ног.
Вот только мне не показалось: кто-то одной рукой схватил меня за талию, крепко прижал и бросился бежать.
«Надо же! И на пыльную цыганку нашелся похититель», — идиотская ситуация рождала такие же идиотские мысли.
Дракон низко рыкнул, и я вцепилась в подозрительно знакомую белую рубашку похитителя. Тот завернул за угол огромного серого здания, одним ударом свободной руки выбил маленькую неприметную дверь, закрылся изнутри, сбежал по ступенькам вниз и громко выдохнул, все так же держа меня на весу.
— Я же говорил приворожить дракона! А ты что сделала?! — крикнул на меня Жорик.
— Ах ты, предатель остроухий! — возмутилась я. — Ты почему меня одну оставил? — стукнула его по груди. — Побежал к фонтану, а я, между прочим, упала! И ударилась! — и я снова его стукнула. — И какой-то девушке погадала! И денег на обед заработала! И к тебе шла — рассказать об этом! — наградила я друга еще одним чувствительным тумаком.
— Шла ко мне и прокляла дракона? — Жорик поставил меня на пол. — Это еще умудриться надо было — из всех мужчин на площади безошибочно угадать наследника Драконьей Империи. Я же не говорил тебе, как он выглядит! — он схватил меня за пострадавшее от драконьей лапищи плечо, и я зашипела от боли.
Ситуация была не просто ужасной, ситуация была жуткой.
— Да ты вообще представляешь, какой это скандал? Все спецслужбы Итарии и Империи будут искать тебя по всему миру, пока не найдут и не заставят снять проклятие! А потом все равно казнят, чтобы другим неповадно было драконьих принцев проклинать!
— Не кричи на меня! — рявкнула я в ответ и заплакала.
И от несправедливой обиды, и от боли, и от пережитого страха.
— Не плачь, — эльф обнял меня и принялся гладить по спине. — Вспоминай, что ты ему сказала? Постарайся повторить слово в слово, хорошо?
— Хорошо, — всхлипнула я и стащила парик.
Жорик уселся на пол, посадил меня к себе на колени и принялся перебирать мои волосы.
Мы находились в каком-то подвале на это указывали маленькие окошки под потолком, из которых видны были сапоги и туфли прохожих. И вот одни сапоги, мягкие, дорогие замшевые сапоги зло пнули какой-то камушек.
— Сбежала, чертовка! — рыкнул хозяин этих самых сапог, а я спрятала лицо у эльфа на груди в надежде успокоиться, вдыхая сладкий запах его духов.
«А духи-то как у Джесс», — вдруг узнала я и недоуменно подняла бровь.
— Он ушел, — не понял причину моего удивления друг. — Вспомнила?
Я кивнула и начала цитировать свою такую неудачную шутку:
— Не будет тебе покоя, пока рыжая цыганка не встретит любовь, — силилась я вспомнить собственное пророчество.
— Ох, ничего себе, — замер эльф с поднятой над моей головой рукой.
— И не победишь ты врага, пока она не обретет магию, — добавила я, а Жорик больно дернул меня за волосы.
— И все? — уточнил он.
— Там еще что-то про найти утраченное было, — тяжело вздохнула я, а эльф захохотал мне прямо в макушку.
— Все не так и страшно.
Я подняла на него заплаканные глаза, и он продолжил, отсмеявшись:
— Искать тебя затем, чтобы ты сняла проклятие, не будут. — Я заинтересованно прислушалась. — Потому что необратимые проклятия, как известно, не снимаются.
Значит, не показалось… Необратимое проклятие, за наложение которого в Итарии положена смертная казнь.
Сглотнула.
— Тебя будут искать только с одной единственной целью — чтобы казнить, — объяснил он мне.
— Ты такой милый, — утерла я красный нос, — знаешь, как подбодрить друга в беде.
Жорик расплылся в довольной улыбке.
— Вообще-то это был сарказм, — сообщила я и надела парик обратно.
На всякий случай.
— Сиди тихо, — эльф расправил мои накладные кудряшки, — я сейчас отойду…
Попыталась возмутиться, но он приставил указательный палец к моим губам и показал глазами на все те же рычащие башмаки. Дракон будто чувствовал, что жертва где-то рядом, и вернулся во двор. Наверное, это тот самый охотничий инстинкт, как у собаки.
Я замолкла на полуслове. Кажется, дышать перестала тоже. Так и сидела, не шевелясь, как статуя Великого. Правда, Великий, если и сидел, то в намного более приличной позе, так что сравнение было выбрано не вполне верное.
А может, и верное, он ведь совсем как я — пострадал ни за что.
— Так вот, о чем это я, — продолжил друг, а я от неожиданно громко прозвучавших слов подпрыгнула на месте и зажала ему рот двумя руками.
Жорик выпучил глаза и попытался отодрать мои ладони, причем делал это как-то очень нервно и торопливо. Даже покраснел от натуги.
— Да он ушел уже! — прохрипел ушастый, когда ему все-таки удалось на несколько мгновений освободиться.
Сразу осознать слова не получилось, я еще более настойчиво лишала его голоса.
— Задушишь! — разобрала сквозь борьбу.
— Извини, — быстренько убрала почему-то мокрые руки от его лица и вытерла ладони о подол юбки.
— Ничего. Я отойду и сразу вернусь, — поправив свои локоны, пообещал эльф и, глядя на мою скептическую гримасу, громко прошептал мне прямо на ухо: — И на площади я тебя не бросал!
Я поджала губы, демонстрируя, что не поверила ему нисколечко.
— Не бросал, — повторил он с нажимом. — Я увидел старого знакомого, у которого занял денег нам на ночлег и ужин, попросил для тебя одежду и договорился о работе.
Тут у меня открылся рот от удивления. С каждым его словом челюсть моя падала все ниже и ниже. В конечном итоге я поставила ее на место волевым решением, то есть помогла себе рукой.
— Жорик, милый, ты здоров? — потрогала его лоб на предмет повышенной температуры. — Мне кажется, ты бредишь…
В то, что эльф сходу решил все проблемы, не верилось. Зная эту нежную поэтическую натуру, такого просто не могло быть.
— Брежу, — передразнил он, — ага. Я-то, может, и брежу, только что за недоверие к оплоту и твердыне мироздания? К единственной твоей опоре и поддержке в этом жестоком мире? Одним словом, что за недоверие к другу?
— Это да… — растерялась я. — Признаю свою вину.
И правда, ну ведь мужчина же, к тому же кузнец. Стало немного стыдно за то, что уже несколько раз за сегодняшний день я усомнилась в его дееспособности и даже обозвала придурковатым. А все потому, что его белые локоны и пухлые губки в сочетании с духами сестры и экстравагантными нарядами мысли о нем, как о лице противоположного пола, отсекали на корню.
